— Я все время возил Паису.
— Ты и попутал его. Бес ты, сатана. Сгинь, сгинь! — Монах начал быстро крестить Федотку.
— Бес… чего выдумываешь. Федотка Губанов, заводской, всяк меня знает. Сам, что ль, будешь таскать камни?
— Замолчи, сатана! — Платон замахнулся на парня. — Я тебя!.. — и медленно, борясь с собой, опустил руку.
— Моими торгуешь. Эти я еще навозил Паису! — крикнул Федотка и убежал за ворота.
С этого времени его не стали пускать в монастырь. Однажды он прорвался мимо грузного, медлительного привратника, ему хотелось позлить Платона: я выведу тебя на чистую воду, выведу!
Но привратник закричал другому монаху:
— Брат Истукар, держи его! Держи нечистую силу, гони!
Монах Истукарий — для легкости его звали кто Истукаром, а кто Истуканом — считался юродивым. Все время с длинной палкой, которую называл посохом, он толкался среди богомольцев, строил глупую рожу и выпрашивал:
— Разменяйте копеечку на семишничек!
— Ах блаженненький, ох юродивенький, богов человек, — умилялись богомольцы, сразу добрели и раскошеливались — иные давали аккуратно семишник и брали копеечку, которую протягивал монах, а иные давали что попадет под руку — пятак, гривенник, даже полтину — и не брали копеечку.
Этот монах был худощав, легок на ногу, постоянно полупьян и во всем дерзок, особенно с богомольцами. Как юродивый он позволял себе много больше, чем прочие, нормальные. Он быстро поймал Федотку, несколько раз «перекрестил» своим посохом, выгнал за ворота и показал ему язык. Федотка в ответ погрозился кулаком. Дома он сказал матери, что собирается раскрыть монашеские проделки с камешками.
— И не думай! — Мать испугалась, побледнела. — Монахи изведут тебя. И не тебя одного, а всех нас загонят куда и глаз человеческий не заглядывал.
Не видно было, чтобы Платон или кто другой доставлял гальку в монастырь, а в продаже она держалась. Должно быть, Паис и Федотка заготовили на много лет.
— Моим трудом, моим потом торгуют паразиты! — ярился парень и все порывался разоблачить монастырскую братию-шатию.
Федотка поступил на завод чернорабочим. Готовил дрова, жег древесный уголь для домны, грузил руду, чугун, плавил по реке Вогулке лес. Однажды при сплаве он столкнулся с монахом Платоном, который тоже плавил, только не пустой плот, как заготовщики строительного и дровяного леса, а нагруженный галькой. Осторожный Платон заготовлял «святые» камни на новом месте, подальше от монастыря.
При встрече Платон и Федотка обошлись молчком, будто никогда не видали друг друга, а разъехались, — Федотка рассказал товарищам про монашеские делишки со «святыми» камнями. Рабочие добавили про другие монашеские проделки. Все ругались, смеялись, плевались. Все думали, что разговор останется в тайне, не уйдет из леса. И ошиблись, кто-то донес начальству. На лесосеку приехал верховой нарочный и гаркнул:
— Губанов Федот, тебя требует управляющий.
— А ты чего орешь, как на пожар, — оговорил его Федотка. — Зачем требует?
— Этого нам не сказывают. Требует минтом, — повернул коня и уехал.
Федотка в тот же час связал из трех бревешек салик и сплыл по Вогулке в завод. А управляющий уже несколько раз спрашивал, явился ли богохульник. Когда Федотка шел по коридору заводской конторы до кабинета управляющего, все, кто встречался, оглядывали его с особым интересом, как невиданного зверя. А раньше идешь — будто нет тебя, лезут напрямик, отпихнут локтем, плечом, обругают: чумазый медведь.
Парень не догадывался, что требуют его из-за «святых» камешков, но ждал все равно неприятность. Управляющий редко делал приятное рабочим. Федотка струсил, в теле появилась неловкость, в кабинете управляющего, по навощенному паркету ноги скользили как на льду.
Толстый, круглый, весь гладко выбритый, в зеленом мундире, точь-в-точь большущий арбуз, управляющий сидел за конторским столом, перехватывая из руки в руку дубовую линейку длиной с полметра.
— Ты Губанов Федот? — резко, словно арбуз треснул, спросил управляющий.
— Я.
— Если еще будешь соваться в чужие дела, я прогоню тебя! — и раз по столу линейкой. — Дам тебе волчий билет, — два по столу линейкой. — Скажи всем, что никаких камней не возил в монастырь, все это выдумал, наврал!
— Ничего не выдумывал, возил. Спроси монаха Паиса! Ему возил, — твердо сказал Федотка. Его взяло зло, что ему пришивают лож, обман, и зло придало ему храбрости. — Не один год возил.
— Монах Паис — богохульник, пьянчуга. Он за свои проделки загремел в Сибирь.
— И Платон-молчун тоже базарит галькой, выдает ее за святую.