После двух встреч с Губановым монахи, дружки Паиса, перестали показываться. Тогда Федот заподозрил Паиса с дружками в измене и решил самолично побывать в монастыре.
— Паис! — Он взял монаха за оба плеча и уставился в лицо ему, глаз в глаз. — Говори, с кем ты? За них, за нас?
— Как могу за них, когда всенародно сбросил свой монашеский сан. Всей душой, яко раб, предан вам!
— Проводи меня тайно в монастырь!
— Твой раб, твой верный пес. — Монах прижал руки к сердцу и низко поклонился. — Когда?
— Сегодня ночью. А изменишь — получишь расчет отсюда. — Федот похлопал себя по карману, в котором носил револьвер.
Ночь была светлая, полнолунная, многозвездная. Золотые монастырские купола и кресты, казалось, еще усиливали светлое сияние.
— Ночка-то ядовитая, вредная, — сокрушался Паис. — Выждать бы хмарную.
— Некогда ждать.
Вышли на дорогу, по которой Федотка возил Паису гальку, добрались до часовенки среди утесов и скал, где монах расставался с парнем и дальше сам как-то доставлял гальку в монастырь.
— Вот здесь был тайный ход. Погляжу, действует ли, — сказал Паис.
А Федот ему:
— Пойдем вместе! Сегодня мы везде будем вместе!
Зашли в часовню. Паис приподнял одну из половиц и спросил:
— Кто полезет вперед?
— Ты.
Спустились по деревянной лестнице в тесный подземный коридор и долго пробирались ощупью в полной темноте. На другом конце коридора поднялись по лестнице, приподняли деревянную потолочину и очутились в другой маленькой часовенке на краю монастырского двора, среди могильных холмиков и памятников.
Выползли из часовни, огляделись. В главном соборе мерцали свечи и лампады, оттуда слышалось ленивое, заунывное пение.
— Братия вся там, — шепнул Паис. — Пока господь бог милует нас.
На колокольне под самыми колоколами Федот заметил одинокого монаха, который, склонившись на перила, глядел вниз.
— Увидит?
— Не увидит: слепой звонарь. Здесь в звонари всегда слепцов ставят.
— Почему?
— У них звон душевней, сердцещипательней. Зрячий расплескивает свою жизнь, свою душу по всему обольстительному миру, а слепец и сам ничего не может и другим не нужен, у него вся душа, вся жизнь в слух идет, в музыку. Слепцы — самолучшие звонари и певчие.
— Правильно сказано: век живи, век учись — и все равно дураком помрешь. Ох и правильно же! Не в бровь, а прямо в глаз, — со вздохом прошептал Федот.
— Кому в глаз-то? — спросил Паис.
— Нам, дуракам. Твою рясу с камилавкой оставили там, где ты сбросил их, не подумали, что могут пригодиться. Сейчас бы мне их, такого сотворил бы из себя монаха.
Федот подозревал, что в монастыре готовится заговор против Советской власти, но раскрыть его не умел. Вот пробрались в монастырь, а дальше что делать? Посидеть среди могил и обратно? Поискать оружие? Но заговорщики не выставляют оружие напоказ. Не до розысков оружия Федоту и Паису, самим бы укрыться поверней, не то повалят монахи после бдения и накроют их.
Перебрались ближе к собору поглядеть, кто молится, нет ли подозрительных; спрятались в кустах акации.
Звонарь ударил в колокол, конец бдению. Черной, как дым, волной повалила из собора монашеская братия. Вышел игумен в окружении большой толпы сановитых монахов и богато одетых мирян.
Когда прошли все, Паис спросил Губанова:
— Видел?
— Кого?
— А кого тебе надо. — Паис не понимал, зачем понадобилось Губанову в монастырь, и хотел выведать.
А Федот, не доверяя монаху, скрывал это и ответил так, чтобы монах не приставал больше:
— Я сегодня — звонарь.
— Как так?
— Слеп, ничего не вижу. И еще нем. Теперь выводи меня на волю!
Выбрались из монастыря тем же потайным ходом, вернулись в завод и там прямо в штаб вооруженной охраны завода. Губанов один, без Паиса, доложил, что был в монастыре, видел настоятеля, а рядом с ним шел бывший изгнанный управляющий заводом и толпа подозрительных типов. Одеты они в штатское, но по выправке сильно смахивают на белых офицеров.
В ту же ночь отряд красноармейцев занял монастырь, сделал в нем обыск. Нашли новые, недошитые ризы, оружия не оказалось. Управляющего и еще несколько человек подозрительных задержали и отправили в советские следственные органы. Часть отряда красноармейцев расквартировалась в монастыре надолго. Монашеская братия начала разбредаться.
Весь тот округ заняли белогвардейцы, у красных остались только Железновский завод и монастырь. Заводские и монастырские постройки, сложенные из крепчайшего камня-дикаря, оказались воистину неприступной твердыней. Под их защитой бесперебойно работали все цехи завода, сами готовили необходимое оружие.