— Верно, верно. В ином доме напоят тебя, накормят… Ты за ворота, а они посуду об стенку — поганая. Вот как человека ненавидят!
— Меры надо! — горячился Ерошка.
— Какие?
— Жесткие. Я заставлю их кое-что поглядеть, понюхать.
— Поосторожней, лишнего не натвори!
Ерошка познакомился с учительницей. Жаловалась и она:
— Остригла я себе волосы, и меня высмеяли, как встретят, так: «Что же это ты, Анна Петровна, штаны-то не надела, уж одно к одному бы». Вот так к каждому пустяку привязываются, за всем следят; не пройдет ни одной ночи, чтоб за окном не стояли, не высматривали, что я делаю. Я готова убежать куда угодно.
— Мы покажем им, — пообещал Ерошка. — Я знаю, куда ударять надо.
Еще дня два походил Ерошка по Хохловке, курил открыто, не крестился на иконы и говорил, что надо тряхнуть деревню.
Когда он проходил по старообрядческому концу, матери кричали ребятам:
— Домой, идите домой!.. Не водитесь с ним, с этим! — и поспешно закрывали окна, чтобы в избу не попал дым Ерошкиной папироски.
А ребята не слушались матерей и водились с Ерошкой. Им нравилась его смелость, его рассказы про Москву.
На первых порах Ерошка решил действовать в одиночку, а председателя Шумкова, кооператора Гульбина и учительницу привлечь позднее.
«Сначала кадило раздую, расшевелю, там и помощники найдутся».
Ерошка — грамотей, научился в детском доме, и передовой человек. Без газет, без книжек не живет. В мешке у него несколько старых номеров «Правды», справочник комсомольца и с дюжину брошюрок. Неоценимую службу несет справочник комсомольца: в нем есть все, как в календаре, а главное — указаны революционные праздники, важнейшие даты и приложены к ним лозунги.
Открыл Ерошка справочник и долго думал над ним. А думал он, как расшевелить Хохловку, задеть всех, чтобы забегали, зашумели.
«Если митинг, собранье, — не пойдут, не станут слушать. Спектакль скоро не сообразишь, да и толку от него?.. Э, штука, это будет штука!» Ерошка решил выпустить стенную газету.
Вечером он прошелся по Хохловке, внимательно оглядывая дома и заборы. Во дворах гавкали псы.
«Нелегко будет, — сокрушался Ерошка, — нелегко…»
Вернулся и спросил у тетушки Серафимы:
— Нет ли у тебя костей либо мяса какого-нибудь? Сойдет и тухлое.
— Зачем тебе?
— Надо.
— Выдумал! Слава про тебя какая идет, знаешь?
— Не интересно и не хочу знать.
— В дом тебя никто не пустит.
— Пустят, у меня уже друзья есть.
— Кто это?
— Ребята.
— А старики-то — ух как недовольны!
— Да чего во мне плохого? Курю — это пустяки.
— Не это… У председателя что ты говорил, все ведь знают.
— И правду говорил… Есть, что ли, кости-то?
— Сырых тебе, вываренных?
— Любых.
Друзей у Ерошки, пожалуй, было немного, разве только один Антипка Синдерюшкин. Жил он на отлете с матерью-старухой и с целой оравой братьев и сестер. Антипка — старшой, все прочие — мелочь. Жил Антипка бедным-бедно. По летам он с матерью работал в Хохловке поденно: жал, косил, возил сено, а по зимам запрягал свою хилую лошаденку в розвальни, усаживал в них всю семью и уезжал в дальние заводы и деревни просить милостыню. Так и ездил всю зиму, возвращался в Хохловку по последнему санному пути.
Вот с ним-то и сдружился Ерошка, сразу поняли оба, что они одна стать — голь и сироты, чужаки в Хохловке и надо им держаться вместе.
Ночью Ерошка взял кости и пошел к Антипке. Спал Антипка на сеновале, не было у него высокого забора и злого пса во дворе; залез Ерошка на сеновал, нашел Антипку и разбудил.
— Дай мне лагун с дегтем!
— Зачем? Куда ты?
— Завтра узнаешь. Я тебе верну его, через час принесу.
— Бери, зачем только?
— Говорю, узнаешь все.
Взял Ерошка лагун и, крадучись близ стен и заборов, к дому лавочника Аверьяна. Первый богач Аверьян в Хохловке и первый контра. Оглядел Ерошка улицу — пусто там и тут, везде. Кисть в лагун и давай водить ею по забору. Почуял Ерошку пес и к забору, загремела цепь.
Не успел гавкнуть пес, как Ерошка кинул ему через забор сырую кость. Схватил ее пес и начал грызть с довольным ворчанием, а Ерошка пишет по забору, торопится… Кинет псу косточку и опять пишет, пишет.