Тишь на улице, пустыня.
Застучал в другом конце улицы сторож березовой колотушкой и пошел в обход. Кинул Ерошка псу последние кости, сделал еще несколько взмахов кистью — и с лагуном на задворки, оттуда к Антипке на сеновал.
— Готово, лагун привязал к телеге.
— Чего ты делал?
— Забор у Аверьяна расписал.
— Расписал?
— Да, стенгазету… Забор-то уж больно хорош — широкий и высоченный! Весь я его закатал, утром читать будем.
— Догадаются сразу, что твоя работа.
— Пусть.
— Побить могут.
— Не посмеют. Я не чего-нибудь написал, а лозунги. Если он меня побьет, то будет самый последний контра и враг Советской власти.
Проснулись хохловцы, пошли по делам и обомлели — на Аверьяновом заборе дегтем было написано сверху:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Ниже:
«Стенная газета „Вгоняй революцию“ № 1.
Товарищи хохловцы, скоро ли вы образумитесь и будете по-настоящему жить? А то молитесь по церквам да по скитам богу, а бога-то ведь нет. Пусто на небе, пусто.
Аверьян живет у вас паном, а вы на него хребет гнете. В лавку к нему не ходи́те, в кооперативе дешевле все и лучше.
Восемь годов, как у нас революция, а земля все не разверстана. Товарищи бедняки, нечего с богачами церемониться! Землю от них долой, и заборы все порушить. Надо, чтобы братство было, а у вас псы спущены.
Да здравствует Октябрьская революция и Советская власть!
Да здравствует революция в Хохловке!
Долой буржуев и кулаков!»
Собралась перед Аверьяновым забором большая толпа, со всех концов бежал народ.
— Номер первый, значит, и другой появится.
— Аверьяну сказать надо, не знает, видно.
— А может, сам написал?
— Аверьян, сам, эту чертовщину?! Не кто иной, как тот…
Открылось окно, и высунулся сам Аверьян:
— Чего это вы, суседи, к моему дому грудитесь?
— Глянь-ка, на заборе-то што!
— Весь расписан.
— Забор расписан?
— Весь-весь.
— Места живого нет.
Выбежал Аверьян, глянул и позеленел от злости.
— Фулиганство, безобразие, позор, охаяли… Кто это, кто?
— Так он и скажет тебе…
— Антихрист тот, Ерошка. Подайте мне его! Растопчу дьявола.
— Придется ведь забор-то перекрашивать.
— Строгать, пожалуй, заново, — подсказывали Аверьяну соседи.
— Бабы, воды, кипятку, тряпок!
Выбежали бабы на крик с водой и с тряпками.
— Отмывай, скобли! — командовал Аверьян.
Принялись скоблить и мыть, а деготь проник глубоко в дерево и не отмывается.
— Плюнь, не надо. Рушить забор придется. Председатель где? Такие безобразия допускает!
Аверьян выходил из себя, а народ обсуждал газету:
— Правда, что зря Аверьян землей владеет… и насчет лавки верно.
— Бога напрасно трогает.
— Может, и вправду нет его.
Пошла перебранка между мужиками, а ребята и молодежь радовались потихоньку:
— Все-таки ловко расписал… самый лучший забор выбрал.
— Другую у кого напишет, а?
— Знать, облюбовал уж.
— Ерошка сделал?
— Неизвестно, подписи не оставил. Да кому больше, до него ведь не было такого.
Аверьян привел Шумкова. Председатель покачал головой и улыбнулся.
— Тебе смешно, ты за него, за антихриста. А мне каково? — приступил Аверьян к Шумкову.
— Не шуми, Аверьян. Идите все на собрание.
— Здесь собрание, здесь!
— Тогда тише.
Замолкли.
— Видели, кто это сделал? — спросил Шумков.
— На Ерошку подозренье падает.
— Позвать его!
Пришел Ерошка.
— Ты это расписал?
— Я.
— Хват парень! Смелкач, — послышались одобрения.
— Антихрист ты! Писал бы себе на лбу и шлялся дураком! — наскочил на него Аверьян.
— Заставить Ерошку вымыть.
— Не буду… Здесь газета, если вы смоете, то будет самая наипервейшая контрреволюция.
— Нельзя заборы портить.
— Нечего им и зря стоять.
Долго волновались, под конец постановили, что на заборах писать запрещается.
— О землице поговорим, — начал один из мужиков.
— Чего о ней, дурак этот сбил тебя?
— Может, и дурак он, а написал умно. Передел надо, довольно пухнуть Аверьяну!
Слушал Ерошка галдеж о земле и радовался:
— Все-таки задело, горланят… Ладно, мы им подсыплем соли.
В тот же день Аверьян нанял плотников. Они столкнули забор и начали его перестругивать заново.
Ерошка подошел к ним и сказал:
— Молодец Аверьян, спасибо ему — выстружет забор, можно опять написать.