— Рубль тридцать пять копеек.
— Купи хлеба, я жрать хочу, потом уплачу, когда работать буду, — попросил Яшка. Куском хлеба, что дала женщина в Совете депутатов, он не насытился, а только растравил свой голод.
— Нельзя, дяденька бить будет, — отказал подросток.
— За что?
— Сколь заработаем, мы все ему отдаем.
— Ему и ничего себе?
— Дяденька каждый день дает нам кормежку, а в праздники по гривеннику денег.
— Остальное все себе?
— Себе.
— А я ему не дам.
— Он у тебя птичку отнимет, за птичку он берет. Птичка его, а мы будто у него на службе.
Яшка замолчал. Он думал, что получит птичку навсегда, а теперь все мечты его померкли.
Подростка звали Борькой Куликом. Он всю дорогу до Суконной слободы рассказывал Яшке про жизнь у дяденьки.
— Ты говоришь «не отдам деньги», а дяденька тебя выпорет и деньги отнимет.
— А если я убегу? — спросил Яшка.
— Он тебя найдет. Пошлет ребят по всему городу, и разыщут.
— И утаить нельзя?
— Нельзя. Дяденька пересчитает билетики и накроет.
По словам Кулика, дяденька представился Яшке большим хитрецом, которого никак нельзя перехитрить.
Подошли к деревянному двухэтажному дому с чердаком. Окно на чердак было открыто, и из него вырывался на улицу громкий птичий стрекот.
— Наши птички там, — показал Кулик на чердак. — У дяденьки больше пятнадцати клеток, и в каждой птичка. Всю ночь стрекочут.
У ворот Кулик остановился и спросил:
— Пойдешь, не обидно за один хлеб работать?
— Коли бы дома кормили… Пойду.
Яшка непременно хотел получить птичку, ему казалось, что ходить и продавать билетики со счастьем — самое интересное дело в жизни. Он будет кричать, как Махамаджан, на всю улицу, придумает такие слова, перед которыми никто не устоит и непременно купит билетик.
К ним подошли два подростка с клетками.
— Новичок? — спросили они про Яшку.
— На Рыбной подобрал.
— Дяденька примет?
— Попробуем: не примет — выгонит.
Птичники спустились в подвальный этаж. В комнате с двумя маленькими, полуслепыми окнами толпилось до десятка подростков с клетками. Против окна сидел старик, сухой и длинный, в ватной жилетке.
— Это дяденька! — шепнул Кулик.
— Мурехмет! — крикнул дяденька хрипло беззубым ртом.
К нему подошел татарчонок лет тринадцати.
— Сколь набрал?
— Два рупь пятнадцать.
— Не украл?
— Ни-ни… — Татарчонок тряхнул бритой головой.
— Поставь клетку, давай!
Дяденька забрал деньги, а клетку велел Мурехмету унести на чердак.
— Мишутка, тряси карман! — Дяденька криво улыбнулся маленькому белобрысому мальчонке с сонными подслеповатыми глазами.
— Сорок пять, — пролепетал Мишутка.
— Спал? На какой улице он был? — Дяденька поднялся и взял Мишутку за вихор.
— На Георгиевской.
— Проучить его, дать ему сорок пять. Васька, Колька, взять его!
У Мишутки забрали клетку и унесли. Самого его подхватили под руки Васька и Колька.
— Где, Ефим Спиридоныч? — спросили они.
— В закуте, сорок пять ему, не сбавлять!
Мишутку вывели в сени. Было слышно, как возились там, прорывался слезный крик и торопливый лепет:
— Больше не буду, никогда не буду спать…
Мишутка страдал болезненной сонливостью, он не выносил городского шума, сутолоки и пыли и обыкновенно уходил за город в луга, там прятал клетку в укромный уголок, а сам ложился на траву и начинал думать о деревне, из которой он попал в город. В думах незаметно засыпал и во сне грезил о речке, где по омутам много жирных карасей; о широких полях; о лесе, где по утрам распевают соловьи. Мишутка зарабатывал меньше всех, и его за это чаще всех били. Он обещался не спать, но, уходя на работу, забывал свои обещания и убегал в луга.
Отчиталось еще несколько птичников. У них сошло гладко. Одного даже похвалил дяденька:
— Молодец, стерва!..
А потом крикнул:
— Ханжа, подавай клетку! Сколь?
Огненно-рыжий Ханжа подмигнул дяденьке и ответил:
— Все.
— Сколь, тебя спрашивают? — Ефим Спиридоныч топнул ногой.
— Два десять. — Ханжа бросил на стол смятые бумажки. Он был самым старшим и ловким из птичников, дяденьку ненавидел и всегда ехидно морщил перед ним свое широкое рябое лицо.
Дяденька пересчитал билеты и вышел.
— Полтину утаил, — бросил ребятам Ханжа, — не дурак я работать за одни помои.
— Бить будут.
— Ладно, полтина дороже кожи. — Ханжа презрительно сплюнул.
Вернулся дяденька и с ним парнишки, что увели Мишутку.