– Мы в детстве так говорили про сумасшествие. У вас, теперешних подростков, другой язык.
– Не буду я с тобой говорить, – мрачно произнесла Вероника.
– Зря. И вообще, что это за фамильярность, старших на «ты» называть?! Надо будет поговорить с Ольгой Петровной, пусть получше займется твоим воспитанием.
– Да ты извращенец! Тебя убить мало.
– Мы же договорились, что ты не будешь кричать и ругаться. Слушай, я тебе дам денег, подарки сделаю. Потом, как из детского дома выйдешь, к себе на работу в компанию возьму. Карьеру сделаешь. Хорошие жизненные перспективы тебе светят.
– Пошел ты подальше!
– Зря отказываешься. После детского дома тебе ничего путного без моего покровительства не светит. Мужа хорошего у тебя не будет. По рукам пойдешь или сопьешься. Мне же тебя жаль. Я о твоем будущем забочусь.
Вероника сжала губы, чтобы не сказать чего-нибудь уж очень обидного. Она решила вести себя спокойно, чтобы внимание Порошина ослабло, а там, глядишь, и подвернется момент улизнуть.
– Молчишь, значит, задумалась.
В комнату вернулся Прохор. Он принес бутыль шотландского виски и два стакана, в которых перекатывались кубики льда. Леонид Владимирович игнорировал стакан, взял бутылку и вытряс в широко раскрытый рот граммов сто крепкого спиртного. Он поморщился, сглотнул, блаженно зажмурился и отставил бутылку.
Прохор Никодимович налил в стакан, пригубил.
– Зря вы ей, Леонид Владимирович, кляп вытащили.
– Ничего не зря, – заявил Порошин. – Иногда и лаской взять можно. Эх, хорошо пошла, родимая. – Порошин даже закашлялся. – Раньше я водку любил, а теперь вот на вискарь подсел. Отличная штука. К ней только привыкнуть надо.
– Я уже давно вам это говорил, – произнес Прохор и вновь пригубил стакан. Водка – это всегда химия, не зря же ее Менделеев придумал. А виски – это выгон, натуральный продукт. Вот потому от него голова назавтра и не болит.
– Это смотря сколько выпить. – Порошин вздохнул. – Все от «тротилового эквивалента» зависит. Выпьешь пол-литра в пересчете на чистый спирт, все равно голова будет раскалываться.
– Пить и все другое такое надо в меру, – напомнил Прохор Никодимович.
– Как же ты эту меру соблюдешь? Думаешь, я не знаю, что нехорошо девочек насиловать? – Он посмотрел на Веронику. – Но природа у меня такая. Ничего с собой поделать не могу.
– Это чистая правда, – подтвердил Прохор, придержал ладонью бороду и хлебнул вискаря.
Жизнь в детском доме научила Веронику быть скрытной, не говорить то, что думаешь. Она промолчала.
– Думает, – проговорил Порошин. – Главное, сомнение в человеке заронить, предоставить ему соблазн. Правильно я говорю, наука?
– Абсолютно верно, – согласился Прохор. – Подтверждаю.
– Жаль, что я не в форме. – Леонид Владимирович вздохнул. – Иначе мы продолжили бы развлечения. Бизнес – жестокая штука. От него иногда отдохнуть надо.
– Меняем программу? – поинтересовался Прохор.
– Приходится. Ты уже вправил мозги другим детишкам?
– Все начисто забыли. – Прохор усмехнулся в бороду. – У меня методики действенные. Благодаря вам мог бы и докторскую диссертацию написать.
– Успеешь еще. Человек ты не старый, здоровый, жить будешь долго. Пока я в мужской силе, и денег на сытую старость накопишь. Будешь писать в свое удовольствие.
– Так что с программой?
– Жаль, конечно, но на время сворачиваемся. Значит, так. Детей на теплоходе завтра покатать обязательно. Раз я обещал, надо сделать. Потом, к вечеру, всех в детский дом отвезти надо.
– С Яниной, что делать? – спросил Прохор.
– Она ничего не видела, ни в чем таком не участвовала, поэтому ее можно отправлять назад. А вот с ней как быть? Вот это серьезный вопрос.
– Предлагаю и ей стереть память. Пусть она потом думает, что играла с ребятами.
– Вечно ты хочешь влезть людям в голову и что-то там подправить. Ничто бесследно не проходит. Ты ведь действуешь на уровне шаманизма. Сам толком не знаешь, что происходит в неокрепших детских мозгах.
– Главное – результат, – заявил Прохор.
– Ты предлагал подкорректировать и мою психику, но я не согласился. Кто знает, может, после твоего вмешательства у меня пропадет талант зарабатывать деньги? Тогда я стану никем. Уж лучше быть таким, каков я есть. Я подумаю, что с ней делать.
– Надо решать прямо сейчас. В детский дом в любой момент может нагрянуть проверка из Москвы. Коллеги предупредили меня о такой возможности. Все дети должны оказаться на местах с правильной памятью.