– Finalmento! – воскликнули на итальянском, и из дома появился мужчина в годах. Уже седовласый, но статный, высокий, не согбенной ни годами, ни житейскими трудностями, он с волнением на лице ощупывал Джека внимательным взглядом, и грудь его бурно вздымалась под серой материей сюртука. – Наконец-то, мой мальчик! – произнес он уже на английском. И сбежал по ступеням, заключив Джека в объятия...
Парень замер, превратившись в кусок окаменевшего дерева, но Гатте, глядя на них, улыбался с умилением на лице и безмолвно, одним краем глаза предостерегал Джека от глупостей. Будь помягче, как бы читалось подстрочно, но Джек не был ни искусным актером, ни тем более бесчувственным чурбаном: осознавал в полной мере, что обманывает несчастного старика и впоследствии разобьет ему сердце.
Расслабиться не получилось, но Фальконе истолковал это по-своему...
– Прости глупого старика, – выпустил он Джека из рук, – лезу с объятиями, когда ты даже не знаешь меня. Извини, caro mia, это все нервы, эмоции! Я уже и не наделся свидеться. А ты вот, значит, какой... – Он снова окинул Джека восторженным взглядом. – Взрослый. Красивый. На мать похож... – Краска бросилась Джеку в лицо, стало жарко до одури. Он сглотнул. – Не смущайся, мой мальчик, я стар и сентиментален, мне позволено быть правдивым, особенно если это чистая правда, – снова истолковал все по-своему новый родственник. – Ты же настоящий Фальконе, я вижу это в глазах и фигуре. – Его собственные глаза заблестели. – Я счастлив видеть тебя! – Расчувствовавшийся, он обернулся к спутнику Джека: – Сеньор Гатте, я благодарен всем сердцем за то, что вы сделали для меня! Вернули мне внука. Я этого никогда не забуду!
– Не стоит, сеньор, – скромно отозвался мошенник, – я делал свою работу и рад, что она увенчалась успехом... на радость всем нам.
– «На радость всем нам», – повторил его собеседник, снова обратив взор на Джека. – Ты, верно, голоден, мальчик мой, – сказал он, взмахивая руками. – Мы обедаем в час... Я велел задержаться с обедом, чтобы дождаться тебя. Все равно не смог бы проглотить ни кусочка, так сильно ждал нашей встречи... И вот...
Джек молчал, всё ещё не найдясь, что ответить на это восторженное приветствие. В голове билось набатом: «Обманщик, обманщик». Он был обманщиком и лжецом...
– Сеньор Фальконе, простите мальчику это молчание: он, должно быть, слишком взволнован вашим свиданием. Язык, что говорится, отнялся... Он вообще не из болтливых, – поведал он, снизив голос, и улыбнулся. – Такой уж характер.
Фальконе понятливо закивал. И вдруг кликнул слугу:
– Альфредо, проводите мальчика в его комнату и обеспечьте необходимым. Пусть смоет с себя дорожную пыль, а мы с сеньором Гатте пока выпьем кофе в саду...
Вышколенный слуга, почти тех же лет, что хозяин, подошел к Джеку и попытался взять его чемодан, но пальцы Джека как будто вплавились в ручку.
– Сеньор? – вопросительно глянул Альфредо. – Я понесу ваш чемодан.
– Благодарю, но я могу сам, – глухо ответствовал Джек. – Мне нетрудно.
– Не сомневаюсь, – вежливо улыбнулся слуга, – но вы гость сеньора Фальконе, и ваш чемодан понесу я.
Джек сглотнул, ощущая те самые чувства, которые всколыхнул в нем когда-то визит в дом Аманды на Гросвенор-сквер: он совершенно не сочетается с миром богатой аристократии. Он сучок на тисовом дубе, темное пятнышко внутри драгоценного камня – паренёк из трущоб, лишь пытающийся казаться лучше, чем есть.
Он думал об этом, шагая за величественным слугой по не менее величественным помещениям дома: через холл, обитый дубовыми буазери, по лестнице с красной ковровой дорожкой, к двери, отделанных бархатом, за которой, как ему сообщили, находится его спальня.
Слуга распахнул красивую дверь, Джек шагнул внутрь и... обомлел при виде огромной кровати под льняным балдахином, стульев, обитых шелковым бархатом и яркого света, чуть приглушенного льняными же шторами с золочеными аксельбантами.
– Ваша комната, сеньор, – провозгласил Альфредо торжественным тоном, ни дать ни взять геральд на рыцарском турнире. – Горничная принесет вам воды! Я провожу вас в столовую, как только вы закончите с туалетом.
Джек кивнул поблагодарив. А оставшись один, ничком упал на кровать и прикрыл на мгновенье глаза... С деревянных кессонов на потолке на него взирали пастушки в фривольных нарядах и наяды в струящихся одеяниях, больше похожих на лепестки водяных лилий. Все они улыбались, как будто потешаясь ним...
За обедом в пышно украшенной столовой ситуацию спасал сеньор Гатте, витиевато и многословно беседовавший с хозяином дома то по-английски (в угоду Джеку), то на родном языке. Он был весел, доволен жизнью и поглощаемой пищей; должно быть, думалось Джеку, Фальконе ему заплатил и заплатил хорошо. Деньги умеют делать счастливым, особенно таких проходимцев, как этот тип.