У Эдмунда Чендлера дрогнула верхняя губа.
– Данное тело, – повторил он с особым акцентом, – не просто мертвое нечто, констебль. Еще этой ночью оно было живым человеком!
Укор, впрочем, не произвел на мужчину должного впечатления: он только пожал плечами и, приблизившись к покойнице, задумчиво произнес:
– И кто-то не менее живой лишил ее этой жизни: я ставлю на Джеффри Пирса, а вы, господа?
– Полагаете, ему удалось каким-то образом пробраться в дом незамеченным? – поинтересовался Чарльз Баррет. – А это окно, – он указал на запертую теперь створку, – в трех ярдах от земли... Даже если предположить бегство преступника именно через него, то и вероятность переломанных в момент падения ног тоже весьма велика. С этой стороны дома нет ни шпалера, могущего поспособствовать его спуску, ни чего-то другого, подобного этому.
– А искать на снегу возможные следы – абсолютно бессмысленное занятие из-за метели, – подытожил слова молодого человека констебль Саймон.
Они немного помолчали, обдумывая каждый свое, а потом констебль снова глянул в сторону Эдмунда Чендлера.
– Так что же, молодой человек, – поинтересовался он, – вы осмотрите покойницу или мне придется сделать это самому?
Юноше очень хотелось отказаться – весь его вид так и кричал о желании скорейшего бегства – однако невозмутимость его университетского товарища не позволяла ему поступить столь малодушно, и он нехотя отступил от двери, продвигаясь в сторону трупа.
Мистер Баррет последовал за ним...
– Боже, она такая холодная, – дрогнувшим голосом констатировал молодой человек, едва коснувшись лица покойницы. Его пальцы отдернулись, словно от ядовитого аспида...
И тогда его друг произнес:
– Мертва менее четырех часов, я полагаю: низкая температура могла поспособствовать более скорому процессу окоченения. Вот, посмотрите, – он приподнял свесившуюся со спинки стула безжизненную руку и слегка подвигал ею. – Умеренное окоченение, плохо выраженное в виду слабо развитой мускулатуры тела.
Констебль Саймон не без удивления воззрился на говорившего.
– Вы тоже медик? – полюбопытствовал он, и молодой человек снисходительно улыбнулся:
– Скорее будущий прокурор. Одно другому не мешает, как вы понимаете...
Тот явно не понимал, что и выразил прицельным прищуром своих ярко-зеленых глаз.
– Полагаете, я похож на Джеффри Пирса, констебль? – усмехнулся молодой человек.
– Полагаю, – отозвался тот, – что как для будущего прокурора, вы слишком много знаете про трупное окоченение и другие малоприятные вещи.
Чарльз Баррет наградил собеседника еще одной вежливой полуулыбкой.
– Я собираюсь стать хорошим прокурором, констебль, – произнес он, делая то, на что так и не решился его приятель: приступая к более доскональному осмотру мертвой женщины.
Через несколько минут, в течение которых в комнате царила полнейшая тишина, молодой человек коснулся головы женщины и слегка отвел ее в сторону, замерев на секунду.
– Смотрите.
Констебль Саймон подался вперед и поглядел на темно-фиолетовые отметины на шее покойницы.
– Следы от пальцев? – предположил он.
– Ничего другого мне просто в голову не приходит, – произнес Баррет и кликнул товарища: – Эдмунд, не мог бы ты тоже взглянуть на эти пятна и сказать, что ты о них думаешь.
Юноша, ставший еще на тон бледнее, неловко приблизился и, старательно отводя глаза от лица покойницы, пролепетал:
– Я не могу, Чарльз. Я... я просто не могу. – Потом рука его дернулась, коснувшись рассыпавшихся волос женщины, и те, неожиданно отделившись от тела, всей своей массой упали прямо к его ногам.
Эдмунд Чендлер вскрикнул, отскочил в сторону и с ужасом воззрился на парик мертвой гувернантки, продолжающий лежать на полу безобразной растрепанной копной.
– Так-так-так, – поцокал языком констебль Саймон, первым пришедший в себя от удивления. – А это уже интересно! – он наклонился и приподнял парик кончиками своих пальцев. – И что вы на это скажете, господа?
Впрочем, Эдмунд Чендер глядел скорее на саму покойницу, нежели на парик, демонстрируемый бесстрашным констеблем: с тем же рвением, с которым он прежде отводил от нее глаза, теперь он словно не мог перестать глядеть на нее.
– На самом деле она блондинка, – пролепетал молодой человек, рассмотревший под стягивающей настоящие волосы женщины сеткой, их истинный, природный цвет.