Хотя Галлия ясно дала понять, что не желает иметь ничего общего со своим племенем, я все-таки очень хотел как можно больше разузнать о тех галлах, которые жили в составе Римской империи не в качестве полноправных свободных людей, но и не рабами. Когда войско остановилось на ночлег, я приказал Бирду явиться ко мне в палатку, чтобы поговорить с ним о сенонах. Моя конница разбила несколько небольших лагерей по всем окрестностям, но ни один из них не был так укреплен, как главный лагерь.
– Сеноны очень опасны, господин, – высказался Бирд, под неухоженным внешним видом которого скрывался превосходный разведчик. – Они тут повсюду, у них везде имеются глаза и уши.
Я налил ему вина, и мы уселись в кресла перед палаткой. Вечер был теплый и приятный, дул легкий ветерок, освежая воздух.
– Я же выслал патрули, Бирд. Они не застанут нас врасплох.
Он почесал ногу.
– Эти галлы не такие, как римляне. Они живут здесь сотни лет. И могут передвигаться совершенно незаметно. Вчера вот убили одного из моих разведчиков.
Я встревожился:
– С чего бы это?
Он пожал плечами:
– Не знаю, господин. Мы нашли его привязанным к дереву и с перерезанным горлом. Они его раздели догола, перед этим ослепив.
– Откуда ты знаешь, что ему сначала выкололи глаза?
Он отпил вина.
– Нет смысла сперва убивать, а потом выкалывать глаза. Никакого удовольствия.
Я содрогнулся. Мысль о сотнях воинов, таких же как Крикс, которые свободно перемещаются вокруг нас по лесам, не приносила особой радости.
– Тебе известно, где располагается их основной лагерь?
Он прикончил вино.
– Да, господин, но не советую туда идти, разве только ты возьмешь с собой много конных. Впрочем, не знаю… – он отвернулся и посмотрел на группу всадников в кольчугах, которые возвращались в лагерь после длительного патрулирования.
– Впрочем, что? – спросил я.
– Принцесса Галлия – дочь вождя Амбиорикса. Она, возможно, могла бы с ним поговорить…
– Вождя Амбиорикса?
– Да, господин. Он владыка земель, через которые мы сейчас идем.
Они пришли той же ночью. Сколько их было, я не знаю, но они убили двух часовых и еще двух воинов, что имели несчастье встретиться им на пути. После чего прорезали дыру в стене палатки и после недолгой, но яростной схватки внутри ушли так же бесшумно, как и пришли. Я стоял в палатке Галлии и смотрел на безжизненное тело молодого галла, лежащего лицом вниз на земле с раной в боку. Диана с покрасневшими от слез глазами сидела на постели, тоже глядя на мертвого галла, как будто ожидая, что он сейчас вернется к жизни и ответит на все наши вопросы. Перепуганная Руби, сгорбившись, сидела в углу с выражением ужаса на лице. Я не верил своим глазам. Ощущение было такое, словно мне в брюхо всадили клинок и медленно его там проворачивают. Диана упала лицом в ладони и снова заплакала. Смотреть на это было свыше моих сил, и я махнул рукой бледной Праксиме, чтобы они увела ее отсюда. Когда ее мягко подняли с постели и провели мимо меня, я положил руку ей на плечо:
– Мы вернем ее, обещаю, – я убеждал Праксиму или самого себя? Не знаю. В тот момент я понимал лишь, что не успокоюсь, пока не верну ее.
– Я послал патрули во все стороны, принц, – доложил Нергал.
– Никаких следов лошадиных копыт вне лагеря мы не обнаружили, – добавил Резус.
– Видимо, они оставили своих коней в лесу, – сказал я. – И теперь уже убрались далеко отсюда.
Галлия спала вместе с женщинами своей сотни. Раньше они ночевали в главном лагере, до того как мы разгромили римлян в Умбрии, но после наших побед я уже был уверен в их безопасности и разрешил оставаться вместе с остальной конницей. Она не пожелала спать отдельно от них и заявила, что будет делить со мною постель только уже в качестве жены. Я уважал это решение, хотя мне не нравилось, что она где-то там отдельно от меня. Вот я и решил размещать ее сотню в центре лагеря всякий раз, когда мы ставили на ночь палатки. Таким образом, как я полагал, она будет в безопасности. Я ошибался. А теперь женщину, которую я любил, похитили, и я оказался бессилен что-то изменить. Я взмолился Шамашу, прося его сохранить ей жизнь, потому что без нее моя собственная жизнь теряла всякий смысл и смерть на острие римского копья стала бы для меня сущим благословением. Они захватили ее в ранние часы утра, перед тем как взошла заря, когда чувства больше всего притуплены. Она, должно быть, дралась с ними, сопротивлялась, поскольку один из них оказался убит. Я лишь надеялся, что ее сопротивление не обернется против нее самой. Жива ли она?