— Ты участвуешь в службе?
— Я играю в группе.
— Еще бы. Ты очень талантлив.
— Спасибо.
— Как тебя зовут?
— Сет. А вас?
— Абаддон.
Парень засмеялся.
— Ну, конечно. Вас прислал мой брат?
Даже сейчас, пока они разговаривали, юноша ни разу не глядел прямо на него. Вместо этого он, казалось, смотрел на какую-то далекую точку слева от Абаддона, и Абаддон почувствовал прилив вдохновения.
— Ты слепой?
— Да.
— С рождения?
— Нет. Господь пожелал забрать мое зрение три года назад, в день моего девятнадцатилетия.
Абаддон усмехнулся. Как же он любил набожных.
— И чем же ты это заслужил? Мастурбацией? Развратом?
— Ничего подобного, — Сет даже не покраснел. — Это не было наказанием.
— Серьезно? Я думал, слепота — его любимый способ покарать неверность или безнравственность.
— Не всегда.
— Тогда проверка? Вроде задания?
— Нет. Лишь еще один этап моего пути в Его честь. «И поведу слепых дорогою, которой они не знают, неизвестными путями буду вести их; мрак сделаю светом перед ними, и кривые пути — прямыми: вот что я сделаю для них и оставлю их».
— Бог и его загадки. Что, черт возьми, вообще это значит?
Сет снова улыбнулся, наклонив голову, как игривый щенок.
— Вас правда зовут Абаддон?
— Да.
— «Царем над собою она имела ангела бездны, имя ему по-еврейски Абаддон…»
— «…а по-гречески Аполлион».
— Значит, вы дьявол?
Он мог сказать, что Сет до сих пор думал, что это всего лишь шутка, но со всей серьезностью ответил:
— Да.
— Вы здесь за моей душой?
Сердце Абаддона пропустило удар. Он снова произнес:
— Да.
— Ах, боюсь она не продается. Моя душа принадлежит Богу.
Абаддон никогда не встречал Бога, но предполагал, что Он, в свою очередь, не ценил бы Сета также. Несомненно, такая прекрасная душа понапрасну пропала бы на Небесах.
— Как насчет обмена? Должно же быть что-то, чего бы тебе хотелось.
— Нет. Бог дает мне все необходимое, — Сет поднялся и сунул скрипку под мышку. — Прошу меня простить. Преподобный будет интересоваться, куда я запропастился. Мне нужно…
— Как насчет твоего зрения? Наверняка ты захотел бы снова видеть?
Сет застыл, улыбка стала неуверенной. Он натянул выше шарф на шее, будто тот мог его защитить.
В предвкушении Абаддон медленно приблизился.
— Что скажешь? Твоя душа в обмен на зрение?
Сет выгнул бровь.
— Знаете, вы очень странный. Большинство людей не дразнят меня по поводу слепоты.
— Я не дразню. Это законное предложение.
— Вы вылечите мои глаза в обмен на смертную душу?
— Именно.
Сет покачал головой и, казалось, вновь выглядел более уверенным в себе.
— Господь восстановит мое зрение в Свое время.
— Ты в этом уверен?
— Да.
Даже дьявольским чутьем Абаддон не обнаружил и намека на сомнение. Этот парень был редкостью — истинно верующим. Неудивительно, что из-за него сердце Абаддона забилось быстрее.
— Должно же быть что-то, чего ты желаешь. Может, внимание понравившейся девушки?
Сет снова замотал головой.
— Нет.
— Славу? Богатство? Я могу всё.
— Мне не интересно, но спасибо вам, мистер Абаддон. Я должен идти. Мира и любви…
— Тогда как насчет пари? — отчаянно пытаясь задержать Сета, спросил Абаддон. — Состязания.
Сет заинтересованно обернулся.
— Какого состязания?
Абаддон бросил взгляд на скрипку.
— Музыкального. Одна мелодия для каждого. Побеждает лучший музыкант.
— В смысле на скрипке?
— Да.
Сет по-прежнему улыбался, думая, что это насмешка.
— И если вы выиграете, то получите мою душу?
Не имело значения, что юноша воспринимал всё как шутку. Точных правил не существовало, а душевный голод сделал Абаддона отчаянным. Душа Сета манила сильнее, чем какая-либо раньше. Близость к нему сводила с ума, подобно миражу в пустыне, что дразнил умиравшего от жажды человека. Сет стоил бы сотни супермоделей или тысячи политиков из Вашингтона. Достаточно, чтобы выполнить норму Абаддона на месяцы. А может быть, и на год.
Абаддон должен заполучить его, чего бы это не стоило.
— Именно.
— А если выиграю я?
— Я подарю тебе скрипку из золота.
— Что-о? — запнулся от смеха Сет.
— Золотую скрипку. Называй как хочешь. Сделанную из чистого золота.
— Вы серьезно?
— Конечно я серьезно. — От его ответа Сет лишь сильнее захохотал, а Абаддон впервые за много лет растерялся. — Что такого смешного?