Все эти качества считались неотъемлемыми для всех париев. И если они сразу не были заметны, то только потому, что сэммин их коварно и ловко скрывали. Но при случае они якобы неизбежно должны были раскрыться. Так, среди «обычных» японцев было широко распространено мнение, что париев можно выявить
но пронзительному «нечеловеческому» взгляду, который характерен для всех жителей бураку, когда они не контролируют себя. Или же но якобы врожденным, передающимся по наследству, меткам их сословия —по родинкам синего цвета [86, с. 239], Считали, что подлинная низкая сущность буракумин может выявиться и опосредованно. Например, в такой ситуации, рассказ о которой должен был стать предостережением от смешанных браков: «Один молодой человек женился на девушке, с которой случайно познакомился и которую страстно полюбил. Но все родившиеся у них дети, когда они подросли, оказались идиотами и уродами. Вот тогда-то и выяснилось наконец, что его жена была из бураку» [86, с. 139].
Подобные предрассудки создавали такой психологический климат, при котором становилось невозможным увидеть любую очевидность, связанную с сэммин. Например, «обычные» японцы могли судить о париях на таком уровне: «А разве они выглядят по-разному?», «Неужели среди них имеются красивые девушки?» [86, с. 138], «Поскольку они скорее животные, чем люди, постольку грязь к их босым ногам не пристает» i[86, с. 11]. Матери пугали ими своих непослушных детей. И не было для японца более страшного оскорбления, чем сравнить его по каким-то качествам с сэммин. К париям питали отвращение как к «грязным», низким существам. В то же время их боялись как людей, способных на любое насилие, преступление и предательство. Такой страшный и отталкивающий образ жителя бураку входил в подсознательную сферу большинства японцев еще в детстве, усваивался так же естественно, как родной язык, и сохранялся на всю жизнь2.
Рамки сегрегации закреплялись множеством общих пренебрежительных названий-символов, кличек, которые должны были выразить всю меру презрения к сэммин. Наряду со старыми терминами эта и хинин большое распространение получили и такие, например, прозвища, как коконоцу (девять) и ёцу (четыре). Слово «девять» в данном случае предполагало намек на якобы меньшее число ребер, имевшихся у париев (считалось, что у «обычных» японцев имеется десять ребер). А слово «четыре» — на сходство с животными [55, с. 307]. По этой же причине в конце XIX в. их часто называли не син (новые) хэймин, а си (четвероногие) хэймин. А к презрительной кличке эта прибавляли еще унижающее определение до —до эта (до — раб, деревенщина) [68, с. 217—218].
Таким образом, предубежденное восприятие действительности было далеко не малозначимым явлением, которое в худшем случае может лишь обидеть человека, нанести ему моральный урон. Об этом свидетельствует тот факт, что, несмотря на отмену в последней трети XIX в. юридических ограничений и резкое ослабление роли идеи «осквернения», практика сегрегации париев достаточно эффективно продолжалась на основе системы психологического отчуждения. У Лафкадио Хёрна по этому поводу имеется такое вполне справедливое замечание: «Никогда в европейских городах гетто не были отделены от внешнего мира стенами и воротами больше, чем поселения эта от остальных японских городов социальными предрассудками» [93, с. 98].
Следовательно, ведущей силой, основным инструментом сегрегации стали предрассудки, наделявшие всех париев обширным комплексом личных недостатков. Создалась ситуация, при которой эти предрассудки казались уже совершенно оторванными от их старой социальной, политической и юридической основы и производили впечатление независимо существующей и произвольно действующей, определяющей силы. Психологическую парадоксальность такого положения весьма остроумно и точно охарактеризовал А. Сент-Экзюпери, который писал: «Достаточно объявить войну горбунам — и мы сразу воспылаем ненавистью к ним. Мы начнем жестоко мстить горбунам за все их преступления. А среди горбунов, конечно, также есть преступники» [31, с. 427].
Но в действительности дискриминация японских париев, как мы знаем, не была произвольным явлением. И не предрассудки ее породили и формировали. Но именно они делали сегрегацию-возможной и юридически оправданной, создавали ее психологическую основу и определяли характер отношения к дискриминируемому меньшинству.