Смертельно напуганные этим восстанием, феодальные власти поспешили провести ряд мер, которые, по их мнению, смогли бы в будущем предотвратить угрозу подобных потрясений. В частности они завершили изоляцию страны, что, как они рассчитывали, могло способствовать социальному умиротворению и единству, а также избавлению Японии от угрозы внешнего влияния и вторжения. I
В принципе изоляция была достаточно строгой и безоговорочной. Власти считали, что весь остальной мир должен был исчезнуть для Японии и ее жителей. Они надеялись, что японский народ, лишенный возможности знакомиться с иным образом жизни и новыми социальными и политическими идеями, будет воспринимать существующие в стране нормы и порядки как единственно допустимые и возможные. Ради этой, как оказалось впоследствии, недостижимой цели они даже были готовы отказаться от вполне реальных выгод контролируемой внешней торговли.
И все же практически изоляция страны оказалась далеко не полной: власти и после 1639 г. предоставили право ежегодного захода в один изолированный от остальной Японии порт 50 китайским джонкам и 4—5 судам Голландии, единственной европейской страны, которая своей помощью в подавлении восстания в Си-мабара сохранила какое-то доверие правителей Японии.
Таким образом, к 40-м годам XVII в. в основном завершился длительный период реорганизации феодальной структуры Японии в рамках централизованного государства. Осуществленные почти за столетие меры приспособили эту структуру к менявшимся внутренним и внешним условиям и укрепили ее.
Режим Токугава просуществовал еще два столетия. Но первые признаки его кризиса стали очевидными уже в конце XVII в.
Социально-экономическая эволюция
режима Токугава к концу XVII в.
После решения ряда сложных проблем, связанных с упрочением феодальной структуры — объединения и подчинения даймё, обеспечения относительной централизации государства, изоляции Японии от внешнего мира,— у режима Токугава осталась наиболее важная и трудная проблема — социальная. С течением времени становилось все более очевидным, что возможности режима Токугава как-то решить ее или даже смягчить ее остроту были крайне ограниченными.
В период Токугава власти закрепили деление общества на четыре группы, на сословия си но ко сё (самураев, крестьян, ремесленников и торговцев). Однако в их состав вошло далеко не все население страны. В частности, наиболее презираемая и бесправная часть общества — парии не удостоились какого-то официального признания. Но, по существу, они составили совершенно особое сословие дискриминируемого меньшинства.
Главной в социальной политике правителей Токугава оставалась проблема крестьянства. Основные их усилия неизменно направлялись на то, чтобы найти оптимальный вариант характера взаимоотношений со вторым сословием, которое всегда провозглашалось главной опорой всего общества (см. Приложение 2).
В течение всего XVII в. политика властей в отношении крестьянства носила довольно противоречивый характер. С одной стороны, земледельцы уже в начале эпохи Токугава были основательно закрепощены. Им строжайшим образом запретили менять род занятий, переселяться в 'новые места, продавать или закладывать свою землю. Они были придавлены разнообразнейшими регламентациями и системой круговой поруки [35, с. 52]. При этом из-за отсутствия барской запашки зависимость крестьян носила не личный, а поземельный характер, т. е. они были «навечно» прикреплены к определенным участкам земли, а не к своим феодальным господам.
Но, с другой стороны, 'новые правители страны, пока это им было выгодно, всемерно стремились подчеркнуть свою заботу о деревне, представить сёгунат надежным другом и опорой крестьян. Они старались даже как-то укрепить деревню, чтобы таким образом добиться ее умиротворения и упрочить свои политические и экономические позиции. Так, к середине XVII в. они снизили объем податей с крестьян в среднем до 40% от урожая, в то время как при Тоётоми Хидэёси он достигал почти 60%. При этом власти исходили, конечно же, не из чувства милосердия, а из соображений трезвого расчета: они хорошо понимали, что в перспективе подати в размере 40% от урожая развивающейся деревни будут гораздо весомее, чем в размере 60% от урожая, собираемого разоряющимся, нищающим крестьянством.