Регламентирующая положение париев активность властей стала особенно заметной с конца XVII в., когда усилились ограничения и всех других слоев населения. Прежде всего, власти попытались более четко зафиксировать рамки дискриминации: точно очертить круг доступных занятий, определить допустимую по фасонам и расцветке одежду, приемлемую манеру 'поведения. Тем
самым они хотели еще раз наглядно подчеркнуть незыблемость и логическую обоснованность всяческих сословных барьеров.
После 1671 г. при регулярных переписях населения париев, как правило, стали заносить в особые списки, что отражало и подчеркивало их отъединенность от остального общества [7, т. I, с. 41—43]. В 1699 г. власти княжества Ава предписали эта носить одежду, сшитую из материи более грубой и менее качественной, чем одежда представителей других сословий [78, с. 51]. Вскоре такие же предписания были сделаны париям и других владений и городов, в частности Хиросима. В 1712 г. специальным указом сёгунат определил районы страны, селиться в которых париям было категорически запрещено.
Крайнее возмущение властей вызывали участившиеся случаи бегства париев из своих поселений. Такое бегство стало своеобразным способом борьбы с усиливавшейся дискриминацией, правда, борьбы, пока еще совершенно не организованной, индивидуальной и пассивной по своей сути, но достаточно недвусмысленной. Власти всегда рассматривали попытки париев скрыть свое происхождение как весьма тяжкое преступление, направленное против «святых» основ государства. Поэтому было проведено широкое обследование населения с целью выявления скрывающихся эта и хинин для возвращения их в свои поселки [7, т. I, с. 80]. Уже в первые десятилетия XVIII в. «охота на париев» (этагари) проводилась неоднократно, в первую очередь в крупнейших городах Японии (в Эдо, Киото и др.), причем ее осуществляли с нараставшей жестокостью. Особенно широко она проводилась в 1740 и 1795 гг. [71, с. 140—141].
В XVIII в. многое в париях, оказывается, вызывало возмущение властей. В 1738 г. правительственный указ с раздражением констатировал, что сэммин «опять стали вести себя крайне нагло и бесцеремонно, вызывая тем самым вполне естественное возмущение всех благородных японцев». В связи с этим париев предупредили о недопустимости впредь «любого безобразия с их стороны». Подобные предупреждения с их пор стали обычными и довольно регулярными.
Особенно беспокоили власти попытки париев внедриться в сельское хозяйство и «наглое» стремление добиться в связи с этим повышения своего социального статуса. Это также воспринималось как покушение на «святая святых» общества — его сословное деление. Сёгунат даже попытался пресечь эту тенденцию при помощи официального запрета париям владеть землей. В конце века был принят указ, в соответствии с которым у многих земле-дельцев-сэммин были конфискованы их уже давно обрабатываемые поля [71, с. 133].
Но и другие стороны жизни и быта париев становились предметом все более жестокой регламентации. В 1742 ". правители Такада ввели на территории своего владения крайне унизительный для жителей бураку порядок: за пределами своих поселений (особенно в городах) сэммин могли появляться только со спе-
У
I
I
цнальным муниципальным значком на груди [71, с. 132]. Опубликованный в 1764 г. указ бакуфу определил не только особенности покроя и расцветки одежды париев, но и обязательные для них типы причесок [7, т. I, с. 113—114]. В 1773 г. париев столицы предупредили о недопустимости одеваться не по статусу богато и красиво. Указ 1778 г. в очередной раз с гневом констатировал «ухудшение нравов эта и хинин, которые стали позволять себе безобразные выходки в отношении крестьян и горожан» (см. Приложение 8).
Ряд указов ограничил права и возможности париев передвигаться по стране, навещать своих близких, совершать паломничество, появляться в неурочное время в «обычных» населенных пунктах. Все они звучали крайне высокомерно и оскорбительно для жителей бураку. Так, один из указов, изданный в конце XVIII в., гласил: «Эта категорически запрещается появляться в городе от захода и до восхода солнца. Попав в город, они не должны допускать никакой наглости в отношении к прохожим» [78, с. 53].
Просто поразительно, с какой назойливостью во многих указах звучал этот тезис о «недопустимой наглости эта и хинин». Этому может быть по крайней мере два объяснения. Прежде всего, власти, очевидно, стремились таким образом осуществлять сословное воспитание, исключавшее какие-либо контакты «высших» с «низшими». Тем самым, по существу, обосновывалась и необходимость безропотной покорности крестьян и горожан по отношению к знати: каждый должен был знать свое «законное» место. Но вместе с тем указанный тезис мог свидетельствовать и о том, что дискриминируемое меньшинство никогда не мирилось с унизительными ограничениями и сопротивлялось их осуществлению всеми способами.