Легче всего смогла приспособиться к новым условиям, приобщиться к предпринимательству бюрократическая верхушка сэммин, извлекавшая из своего особого положения немалые выгоды и накопившая значительные средства. Так, например, Дандзаэмон, доход которого был весьма велик (он складывался из довольно значительного содержания от сёгуната и регулярных поступлений от налогов и различных лицензий на монополии), сосредоточил в своих руках большие денежные суммы и другие ценности [86, с. 28—29]. Частично эти средства использовались для организации мастерских по производству кожаных изделий, в которых трудились десятки жителей бураку, а также для строительства подсобных помещений и складов. Из числа подобных бюрократов-сэммин в первую очередь и формировался новый социальный слой «своих» угнетателей.
Более конкретное представление о динамике и характере происходивших в бураку социально-экономических перемен может дать рассмотрение положения в деревне Ватанабэ — крупнейшем поселении париев, расположенном близ г. Осака.
в начале XVIII в. несколько семей Ватанабэ мура (деревни Ватанабэ) получили от властей лицензии на право монопольной обработки шкур, доставлявшихся в бураку из ряда районов Западной Японии. А к концу века высококачественные кожевенные изделия местных мастеров уже 'находили сбыт в крупнейших городах страны (в Эдо, Осака и др.), и Ватанабэ мура стала одним из крупнейших центров кожевенного производства в стране. Этому способствовал и значительный рост цен на изделия из кожи, происходивший в условиях изоляции страны и прекращения ввоза шкур и кожи из-за рубежа. Благоприятным обстоятельством явилось и резкое увеличение потребностей в кожаных изделиях среди населения. Все это и стимулировало увеличение объема кожевенного производства и выделение торгово-предпринимательской верхушки сэммин Ватанабэ мура (как и некоторых других бураку).
Во второй половине XVIII в. в это поселение ежегодно свозили уже более 100 тыс. различных шкур [71, с. 141—143]. Разбогатевшие на деловых операциях с ними семьи Ватанабэ мура обзавелись своими мастерскими, просторными домами. В их распоряжении появились значительные суммы денег, они стали нанимать слуг и работников. Уже не довольствуясь кожевенным производством, они все чаще прибегали и к другим видам деятельности: торговле и ростовщичеству. Иногда они предоставляли займы даже представителям «благородных» сословий, которые при необходимости готовы были поступиться своим социальным высокомерием и не обращать слишком серьезного внимания на «оскверненность» получаемых таким образом денег [71, с. 141— 143]. К концу века в Ватанабэ мура сложилась группа перекупщиков готовых изделий (тонъя), на которых работало более 400 ремесленников-надомников [71, с. 143]. Все это мало чем отличалось от процесса усиления предпринимательской верхушки в «обычных» городах и селах Японии.
Но наряду с этим в Ватанабэ мура, как и везде, происходил и другой процесс — крайнего обнищания основной массы жителей деревни, возникновения новых форм зависимости. К концу века в этом бураку проживало более 4 тыс. человек. Состоятельными и относительно благополучными были только несколько десятков из них и составлявших вышеупомянутые семьи. Более 400 жителей работали на новых своих хозяев и имели какой-то доход. Прочие жители этой деревни добывали жалкие средства к существованию тем, что ночами тайком охотились в селах и городах на бродячих кошек и собак и изготовляли из их шкур различные мелкие изделия на продажу [75, с. 462] или же просто нищенствовали.
Процесс роста имущественного неравенства и социального расслоения происходил и в сельских бураку. Правда, гораздо медленнее и в еще более трудных условиях, что объяснялось как общими, так и специфическими факторами. Прежде всего, тем, что в целом процесс социального расслоения был в значительной мере порождением города, городской товарной экономики, и поэ-
тому деревню он охватывал с заметным опозданием. Кроме того, j
условия реализации этого процесса в земледельческих бураку были особенно неблагоприятными. Например, как мог житель бураку добиться какого-то благополучия, если там нищета и социально-политические трудности казались особенно непреодоли- <
мыми? Ведь земледольцы-буракумин не только обрабатывали лини, худшие участки земли и не имели права пользоваться общинными угодьями, но, по существу, им запрещалось заниматься и такими, довольно обычными в других деревнях, дополнительными, считавшимися престижными, видами производства, как прядение. ткачество и шелководство, которые стали уже в основном товарными отраслями. А их традиционные занятия, которыми они вынуждены были продолжать заниматься, чтобы удовлетворить свои минимальные потребности, приносили меньший доход. Кроме того, они не имели и относительно надежных источников обеспечения скота кормами, не могли запасать дрова и лекарственные травы. Поэтому их урожаи и денежные доходы были неиз- /