Следовательно, у эта и хинин кроме своих сословных интересов возникали цели, сходные с задачами бедняков-горожан и крестьян. Именно это обстоятельство создавало какую-то основу для попыток преодоления глубокой пропасти отчуждения, предпринимавшихся представителями разных сословий. Усиливавшаяся экономическая и социальная общность отдельных групп разных сословий иногда оказывалась сильнее политики разъединения и обеспечивала возможность совместных выступлений париев и хэймин против их общих врагов —знати, ростовщиков, перекупщиков, помещиков. Правда, такие выступления были еще крайне редкими событиями [65, с. 124].
Таким образом, явление сегрегации париев в XVIII в. все менее совпадало с приемлемой для знати и навязываемой сверху схемой не только в экономической и культурной, но и в политической и социально-психологической сферах. И признаки неспособности режима добиться последовательного осуществления принципов своей сословной политики даже в отношении дискриминируемого меньшинства, пожалуй, с наибольшей очевидностью свидетельствовали о нарастании его общего кризиса.
Глава четвертая
КРЛХ РЕЖИМА ТОКУГАВА И ПРОБЛЕМА СЕГРЕГАЦИИ (КОНЕЦ XVIII в. — 60-е ГОДЫ XIX в.)
В первой половине XIX в. кризис режима Токугава неуклонно нарастал. Суть кризиса выражалась в болезненном процессе перерождения феодальной структуры общества. В это время пути экономического развития Японии определялись уже не столько в замках и дворцах феодальной знати, сколько на формирующемся общенациональном рынке. В условиях развития товарно-денежных отношений независимо от воли властей возникали новые формы производства и общественных отношений. Последние воздействовали на образ жизни и мышления всех групп населения, в том числе и первого сословия. Наряду с представителями этого сословия, живущими только старыми идеями и нормами дворянской морали, появились и такие феодалы, для которых предпринимательская деятельность и доход стали главной целью и жизненной ценностью. Многие дворяне, разорившись, были вынуждены заниматься физическим или интеллектуальным трудом. Росли ряды ронинов, озлобленных, растерянных и мало ориентирующихся в менявшемся мире. В среде первого сословия нарастал неконтролируемый процесс социального размежевания, который был одним из весьма ярких показателей кризиса режима. Процесс социального разложения наметился и в недрах остальных сословий.
Сёгунату становилось все труднее придерживаться своей внешнеполитической стратегии. Терпела крах политика строгой изоляции страны, которую правители Японии проводили более двух столетий. В условиях, когда капитализм завоевывал все новые позиции в мире (в первую очередь в Европе и Америке), когда под его воздействием постепенно складывался мировой рынок, когда в самой Японии усиливались элементы буржуазности, сёгу-нат был все менее способен держать двери в страну плотно закрытыми. Уже в 40-х годах XIX в. он был вынужден начать отход от своей политики изоляции, что, несомненно, ускорило распад всей структуры режима.
Кризис режима проявился также и во все более широко распространявшемся понимании его несостоятельности и необходимости значительных перемен. Высказывались различные суждения о возможных путях дальнейшего развития общества. По существу, уже в это время закладывались некоторые идейные основы будущей структуры Мэйдзи.
Таким образом, глубокий кризис режима выявился во всех основных областях общественной жизни — в экономической, социальной, политической и идейной. Выражаясь образно, можно сказать, что, несмотря на отчаянные попытки правителей страны задержаться у какого-нибудь островка реформ, убыстрявшееся течение кризиса неудержимо несло режим Токугава к обрыву, т. е. к политическим событиям 1867—1868 гг. Свержение сёгуната явилось своего рода итогом «эволюции» режима. Практически оно сделало возможным уничтожение многих уже давно изживших себя элементов феодальной структуры и вывело страну из состояния затянувшегося кризиса.
О социальных и политических предпосылках
переворота Мэйдзи
События, связанные с восстановлением власти императора в 1868 г., не свелись к простой «смене вывески на старом предприятии», как это иногда утверждают некоторые современные японские историки (см. [52, с. 4—14]). Ставшие возможными в результате этого переворота преобразования оказали огромное революционизирующее воздействие на все японское общество. Но их предпосылки закладывались еще в эпоху Токугава, в основном в конце ее.