С крахом режима Токугава завершился большой и наиболее тяжелый период в истории дискриминации париев в Японии, длившийся более двух с половиной столетий.
Идейная эволюция общества
в эпоху Токугава
Движение за преобразования, развернувшееся в Японии в 50—-60-х годах XIX в., и сама «реставрация Мэйдзи» были подготовлены не только социально-экономическими и политическими изменениями феодального общества, но и его идейной и психологической эволюцией.
Идейная сфера, бесспорно, является одной из важнейших в сложном комплексе явлений, называемом «общественная жизнь страны». Правда, ее эволюция зависит в основном от материальных общественных перемен — в экономике, политике и т. д. Но это вовсе не означает, что ее суть заключается лишь в пассивном
фиксировании этих перемен. На определенном этапе она становится направляющей силой эволюции общества. Распространяющиеся в стране новые идеи содействуют формированию новых устремлений, настроений и психологии, обеспечивая тем самым необходимую базу для будущих перемен общества в соответствии с возникающими в нем реальными потребностями.
Главными идейными основами режима Токугава были политические и социальные догмы конфуцианского учения, которое всемерно поощрялось властями. Сёгунат благоволил к конфуцианству потому, что его догмы совпадали с основными принципами проводимой им политики и оно весьма точно и последовательно защищало интересы господствующих кругов феодального общества. Так, например, конфуцианская социально-политическая философия утверждала принцип естественности и незыблемости сословного деления, отдавала хозяйственное и нравственное предпочтение земледелию перед ремеслом и торговлей, считала главным достоинством и долгом человека безропотное подчинение властям. Естественно, что эти идеи не могли не быть близкими феодальной знати. И большинство состоявших на государственной службе философов, историков и писателей в своих трудах развивали основные догмы конфуцианства, умело приспосабливая их к нуждам текущего момента.
Важнейшую роль в духовной жизни Японии в эпоху Токугава играли также и поддерживавшиеся властями националистические идеи. Они в основном отвергали наличие в культуре и идеологии какого-либо другого народа чего-либо достойного восприятия или подражания в Японии. Такой крайний национализм был выгоден и необходим только господствующим кругам, поскольку он «объяснял» и наполнял «патриотическим» содержанием проводимую ими политику строгой, единственной в своем роде изоляции страны. Он избавлял власти от неприятной для них необходимости открыто признать тот факт, что эта политика служила в основном интересам феодальной знати, содействуя консервации существующей системы общественных отношений.
Однако даже режим Токугава, пользующийся всеохватывающей, исключительной политической монополией, был не в состоянии противостоять процессу идейной эволюции, распространению новых суждений, оценок и настроений. А этот процесс неизбежно подрывал влияние господствующей философии, устои всей системы Токугава по крайней мере не меньше, чем экономические, социальные и политические перемены.
Идеологическая и политическая оппозиция режиму возникла уже в начале эпохи Эдо. Те социальные и политические принципы, на которых воздвигалось монументальное здание режима Токугава, не могли стать и не стали объектом восторга всех слоев населения. Ведь сёгунат, по существу, защищал интересы только довольно узкого круга привилегированной верхушки. Это обстоятельство и предопределило распространение духа критического восприятия многих сторон действительности феодальной Японии.
О настроениях и взглядах тех слоев общества, которые оказались недовольными политикой Токугава, можно судить, например, по произведениям Ито Дзинсая (1627—1705), талантливого литератора, выходца из деловых кругов. Он весьма четко сформулировал основные претензии этих кругов к сёгунату. Прежде всего, он указал «а огромный вред, который приносит обществу система взаимной слежки и доносов, а также мелочная регламентация, сковывающая творческую инициативу людей. Он отмечал, что крайний национализм, маскирующийся обычно под личиной «патриотизма», чрезвычайно сужает кругозор людей и оглупляет народ. В противовес всему этому он предлагал всемерно распространять просвещение и способствовать более свободному развитию личности [39, с. 59]. В его рассуждениях еще не было какой-то конкретной идеи социальных преобразований. Здесь, скорее, ощущалась надежда на рационализацию и гуманизацию существующего режима. Но даже такие суждения могли породить в обществе беспокойный дух перемен. А это не могло не тревожить власти, для которых самым большим преступлением были любые упреки в их адрес, воспринимавшиеся обычно как покушение на присвоенную ими монополию на государственную мудрость и высшую справедливость. Поэтому многие работы Ито Дзинсая были запрещены. Но, несмотря на это, они ходили по рукам в списках, зачитывались до дыр и способствовали распространению критического восприятия политической действительности.