Критически оценивал многие стороны режима Токугава и видный общественный деятель и ученый Огю Сорай (1666—1728), несмотря на свою приверженность господствующей идеологии. Его критика, если можно так выразиться, была критикой справа. В первую очередь он был недоволен усилением предпринимательских кругов, что, по его мысли, нарушало естественный общественный порядок и развращало народ. Поэтому он предлагал обратить самое серьезное внимание на возрождение и укрепление позиций основных феодальных сословий — самураев и крестьян. Вместе с тем для упрочения нравственных устоев он настаивал на свободе личной жизни человека и необходимости развития наук (в первую очередь западных) и просвещения [66, с. 236].
Видный философ второй половины XVIII — начала XIX в. Яма-гата Дайни, отмечая отдельные недостатки режима, попытался определить ту социальную силу, которая может оказаться достаточно действенной в борьбе с любым общественным злом. Он полагал, что такой силой может стать лишь зажиточное крестьянство, которое только и способно нейтрализовать несомненный вред, как он считал, наносимый стране торговлей [28, с. 193].
Таким образом, эту группу философов в первую очередь волновал нравственный аспект все более усложнявшихся социальных проблем. Однако в своих еще довольно робких попытках определить какие-либо приемлемые способы их разрешения они чаще всего обращались в прошлое, к наиболее консервативным методам
ведения социальной политики. Но, рассматривая социальные проблемы в основном с точки зрения нравственных, этических критериев, они вовсе не считали необходимым что-либо менять в самом характере общественных отношений. Они надеялись избавиться от любого социального зла (от алчности, хитрости, продажности, взяточничества и т. д.) путем нравственного совершенствования людей. Но даже беспредельно преданные режиму конфуцианские философы, третировавшие ремесло и торговлю и превозносившие земледелие, постепенно вынуждены были в какой-то мере учитывать реальность и согласиться, что ремесло и торговля вообще-то сами по себе не слишком низкие виды деятельности. Более того, они даже, оказывается, нужны и полезны обществу. Но вот многие алчные люди, занимающиеся ремеслом и торговлей, якобы и воплощают в себе все общественное зло. И все беды режима проистекают, следовательно, от их аморальности [98, с. 131].
В данном случае философская мысль во многом плелась в хвосте менявшейся действительности, и ее главной целью было лишь определение более эффективных мер защиты феодальной структуры общества. Представители этого направления выступали за ограничение влияния предпринимательских кругов, за консервацию существующих порядков, против каких-либо социальных перемен [98, с. 133]. Однако, в условиях когда в стране росло число людей, не удовлетворенных и напуганных неутешительными результатами реформ-паллиативов, и создавалась более реальная основа для политической оппозиции, развивались и другие философские направления, которые стимулировали стремление к более значительному переустройству общества. Их представители выражали интересы и настроения разных слоев населения.
Зарождение антисёгунских идей и настроений происходило самыми разными путями. Так, изоляцией страны оказались весьма недовольны представители школы рангакуся (голландоведов). Правда, они не стали какой-то действенной преобразующей силой, так как являлись скорее учеными, чем политиками.
Более эффективной в этом отношении была деятельность сторонников учения сингаку (о морали), настаивавших на внедрении в народе таких качеств, как деловитость, бережливость, честность. В XVIII в. ими стали распространяться новые идеи индивидуализма, общественной ценности самого человека, его чувств и настроений. С такими идеями выступили совершенно различные по другим своим взглядам общественные деятели Японии. Таким образом, формировалось новое представление не только о долге человека перед обществом, но и об ответственности последнего перед индивидуумом. По существу, эти идеи оказались близкими всем недовольным своей приниженностью и бесправием, в первую очередь предпринимательским кругам.