Но проблема особенно осложняется тем, что применение новых средств коренным образом изменяет постановку вопроса о контрманевре противника, для которого теперь имеются гораздо более богатые возможности.
Лишь очень бегло можно здесь наметить возможность контрманевра союзников в рассматриваемом конкретном случае, учитывая наличие современных военно-технических средств. Надо прежде всего признать, что и с этой точки зрения планы Жоффра заслуживали бы осуждения. Контрнаступление в горной местности Эльзас — Лотарингии или в лесном массиве Арденн было бы нецелесообразно при применении мотомехсредств, которые могли бы попасть в тяжелые условия на дорогах, в горах и в лесах. Эти препятствия, а также цепь германских крепостей могли бы быть гораздо проще форсированы воздушным путем. Авиация союзников могла бы в свою очередь обрушиться на глубокие тылы наступающей армии. По мнению Арманго, воздушная атака (кроме чрезвычайно важной функции — стратегической разводки) могла бы «замедлить» германское наступление: это, несомненно, верно, но результаты ее могли бы быть и несравненно шире. Состязание двух воздушных армий, обрушивающихся взаимно на тылы, оценить крайне трудно, но в данном случае более благоприятная обстановка была бы скорей для германских армий, которые находились ближе к жизненным центрам противника.
Основное преимущество, какое могли бы мотомехсилы дать союзникам, состояло бы в применении их на левом фланге, т. е. противопоставляя контрудар обходному движению правого германского крыла. Кроме того, громадное значение имел бы удар в тыл немцев со стороны высадившейся в Бельгии английской механизированной армии. Здесь, однако, как и в воздушной войне, не следует увлекаться фантастическими картинами, сражений одной танковой армии с другой, как это рисуют нам Фуллер и его последователи. Неправильно считать, что масса атакующих танков может быть задержана танками противника[499].
Гораздо более основательную преграду могла бы представить правильно организованная система ПТО, прежде всего глубоко эшелонированная сеть орудий ПТО, обладающих большой подвижностью. Главный удар танков был бы направлен против пехотных масс и в частности против моторизованных колонн. Мы считаем, что союзникам едва ли удалось бы в указанной обстановке предотвратить прорыв в глубокий тыл механизированных сил. Но зато они могли бы внести громадное замешательство в развитие маневра, атакуя германскую пехоту, без которой, как мы видели, окружение состояться не могло. Больше чем когда-либо успех маневра зависел бы от быстроты действий. Конечный результат определялся бы тем, какой из сторон удалось бы разгромить главную массу вооруженных сил, т. е. пехоту. Этот вывод находится в полном противоречии со взглядами сторонников Фуллера и Дуэ.
Шансы внезапности маневра большого стратегического размаха сильно снижаются благодаря, главным образом, наличию глубокой воздушной разведки, но это может быть компенсировано возросшей стремительностью маневра. Быть может, в будущих сражениях выигрыш темпа будет измеряться не днями, а часами, но этих часов будет достаточно для реализации успеха; так было бы, например, в случае применения мотомехсредств на реке Урк или в Марнской бреши. Само собой разумеется, что и реакция противника будет происходить гораздо более ускоренным темпом, однако, к ней, в свою очередь, будут предъявлены более высокие требования в смысле ее быстроты.
Потеря темпа в операциях 1914 г. возникала, как мы уже знаем, из противоречия между маневром и «фронтом», или, иначе говоря, между оперативной и тактической подвижностью. Преодоление этого противоречия требует применения новой высокоподвижной техники. В 1914 г. были сделаны еще только первые робкие шаги на этом пути.
Намеченные здесь проблемы могут быть более конкретно рассмотрены лишь после учета выводов из эпохи позиционной войны.
В центре первой части нашего труда мы поставили разбор величайшего в истории войны сражения — Марнской битвы. Со всей силой нужно подчеркнуть еще раз, что именно в ней содержится капитальное звено, определяющее основные выводы. Как бы ни сложилась обстановка будущей войны, какие бы формы ни принял первоначальный маневр, совершенно неизбежно — это гигантское столкновение масс, в котором обе стороны бросят все свои силы и средства для достижения победы. Уроки Марны выходят за рамки отдельного вывода или нескольких выводов, сделанных нами. Только конкретное изучение этого величайшего урока мировой войны способно дать понятие о том кризисе, каким является общее сражение развернувшихся по тому или иному стратегическому плану войсковых масс. Как бы ни был превосходен маневр, решает все же бой, сражение, в котором войско, имеющее на своей стороне оперативно-стратегические плюсы, должно с оружием в руках доказать свое превосходство[500]. В каком резком противоречии оказались планы сторон и боевая действительность на полях Марнской битвы! Этот потрясающий урок не должен быть забыт. [533]
499
Этот вывод был успешно оспорен практикой Второй Мировой. Зачастую удар механизированных сил мог быть парирован исключительно другой механизированной силой. Просто в силу того, что другие войска не успевали (им формально не хватало темпов). (Прим. ред.)
500
Здесь автор смыкается с классиком немецкой военной школы — Клаузевицем, который утверждал, что целью любого маневра, его завершением должен стать бой. (Прим. ред.)