Наконец, едва ли не самую живописную и оригинальную часть парижского населения составляли мелкие уличные торговцы и люди, перебивающиеся случайными заработками: чистильщики обуви, стекольщики, точильщики, перекупщики театральных и лотерейных билетов, мастера, стригущие собак (они концентрировались в районе Нового моста), цветочницы и перекупщицы овощей, фруктов и сыра, продавщицы молока и устриц, расклейщики афиш и продавцы газет, торговцы собаками, пиявками, вениками, булавками, спичками, зонтами, чернилами, конфетами, пряниками и пирожными, венцами для новобрачных и венками для надгробий. Общественные писари сочиняли для неграмотных клиентов письма и прошения, жонглеры и акробаты, музыканты и актеры устраивали представления прямо на улице, выступали с марионетками и дрессированными животными. По улицам бродили люди-афиши, носившие за спиной рекламные щиты, которые, например, содержали информацию о «скоростных берлинах», доставляющих путешественников из Парижа в Лион и обратно… К этой же категории парижского люда принадлежали «опустошители» (ravageurs): в летнее время они «мыли песок» на обнажавшемся из-за засухи дне Сены (в надежде отыскать драгоценности, которые кто-то уронил в реку), а зимой вели точно такие же поиски между булыжниками мостовой (здесь могли найтись монетки, гвозди и прочие ценные мелочи). Дорожному покрытию деятельность «опустошителей» наносила большой вред, и полиция неоднократно выпускала ордонансы, ее запрещающие; однако полицейские комиссары порой закрывали на это глаза – из снисхождения к бедности.
Почти все иностранные путешественники отмечали удивительную особенность парижской улицы: здесь прямо под открытым небом можно было и поесть, и выпить, и насладиться разнообразными зрелищами. Леди Морган в книге 1817 года писала:
«На каждом углу к услугам ремесленника, желающего промочить горло, или притомившегося посыльного имеется лимонад или смородинная вода в сосудах диковинной формы, увешанных колокольчиками. Повсюду прямо под открытым небом или под навесами пекут пирожки, варят суп, приготовляют разные лакомства. Ученые обезьяны, рассказчики забавных сказок, превосходные скрипачи и посредственные певцы развлекают тех, у кого нет денег на удовольствия более дорогие и более роскошные».
Подробнее об уличных торговцах рассказано в главе двенадцатой.
Полиция не могла запретить всю эту уличную деятельность, но пыталась каким-то образом ее контролировать. Полицейские указы требовали, чтобы бродячие артисты получали официальное разрешение на свою деятельность, и запрещали им выступать во дворах. Особенно строгому контролю подвергались продавцы газет; они обязаны были каждые полгода получать в полиции разрешение на торговлю и носить медную бляху с надписью «торговец газетами».
Сходные требования предъявлялись к ветошникам (о которых подробнее рассказано в главе пятнадцатой) и торговцам подержанным платьем, но они могли обновлять разрешение на свою деятельность реже: всего один раз в год. Зато полицейские указы регламентировали самые мелкие детали их торговли: им запрещалось раскладывать свой товар на земле, покупать и продавать новые вещи, торговать на дому и в публичных местах; исключение составляла площадь перед ротондой Тампля, где располагался специальный рынок подержанных вещей. Лотки уличных торговцев мешали движению транспорта и вызывали неудовольствие у конкурентов-лавочников; поэтому власти время от времени пытались сосредоточить эту торговлю на определенных улицах, однако все эти попытки не имели успеха.
В сущности, многие из так называемых уличных торговцев в реальности были не кто иные, как нищие-попрошайки. Это выразительно изображено в зарисовке В.М. Строева:
«Спереди, сзади и с боков толпятся артисты-шарлатаны. Один предлагает билет в театр за полцены, moins cher qu’au bureau [дешевле, чем в кассе]; другой продает, за 5 су, эликсир жизни, с которым можно дожить до ста лет и даже пережить вечного Жида; третий ворует платок из кармана, часы, цепочки, кошельки, все, что вы положили небрежно; четвертый, зажмурив глаза, прекрасно играет роль слепца и возбуждает сострадание проходящих игрою на скрипке; он слеп, но всегда подходит к людям богатым, хорошо одетым. Не надобно забывать, что нищенство в Париже строго запрещено, никогда не является в простой, обыкновенной форме, но прикрывает себя разными затейливыми массами. Старик сидит на бульваре и играет на шарманке, в которую проходящие сострадательные души кладут подаяние. Полиция не может привязаться к нему: он артист. Другой продает круглые палочки или, правильнее, лучинки, округленные наподобие карандашей; он предлагает их прохожим, которые понимают, в чем дело, и бросают ему в шляпу мелкие деньги. Полиция и тут не может привязаться; он industriel [промышленник], продавец лучинок: это его промышленность. Удивительно, как в Париже голь хитра на выдумки; чем живут парижские бедняки! Один срывает со стен старые объявления и продает их на обертки; другой сбирает в церквах, театрах и на публичных гульбищах разные мелочи, булавки, проволоку, пуговки, листочки от цветов и пр. В дурную погоду ребятишки становятся с метлами на углах улиц и просят на водку, показывая, будто расчистили для вас дорогу. Надобно поскорее дать им су, а иначе они примутся мести улицу с таким рвением, что всего забрызгают грязью, с ног до головы. В хорошую погоду, когда грязь не подает им помощи, они берут ручную метелочку и предлагают ее проходящим, бегут за ними, канючат до тех пор, пока те не отвяжутся от них медною монетою. Если сказать им грубое слово, то они начинают браниться так громко и с таким остервенением, что дашь им серебряную монету, только бы отстали».