Приветствуемый толпой парижан, граф д’Артуа отправился на богослужение в собор Парижской Богоматери, а затем – в королевские покои дворца Тюильри, две недели назад покинутые императрицей Марией-Луизой. Следует заметить, что до Революции брат короля жил в Версале и парижский дворец он обживал заново.
16 апреля в Париж из Нормандии возвратился младший сын графа д’Артуа, 36-летний герцог Беррийский; вечером в театре публика приветствовала его восторженными криками. Так же радостно был встречен 20 апреля русский военный генерал-губернатор Парижа Остен-Сакен.
Однако если в театры приходила преимущественно публика, симпатизировавшая Бурбонам и их иностранным союзникам, то в городе, особенно в его бедных предместьях, обстановка была отнюдь не такая благостная. Сторонники Наполеона, которых оставалось немало, сдирали со стен роялистские прокламации, грозили расправой тем, кто нацепил белую кокарду. На окнах лавок появлялись надписи «Да здравствует император!» Среди недовольных было много солдат, служивших в армии Наполеона: они опасались гонений со стороны новой власти. Командующему парижской национальной гвардией генералу Дессолю пришлось опубликовать специальный приказ, призванный успокоить военных и заверить их, что союзники не собираются им мстить. Однако помимо тревоги за собственную безопасность военными владело еще и чувство оскорбленной национальной гордости, нежелание покоряться победителям-чужестранцам. Правда, в 1814 году у большинства парижан по отношению к ним еще преобладали удивление и любопытство: казаки были одеты так непривычно, башкиры имели такие удивительные черты лица! Башкир за луки и стрелы, которыми они были вооружены, даже прозвали «северными купидонами».
Вслед за братом и племянником во Францию возвратился и сам Людовик XVIII. «Новый-старый» король вернулся на родину после двадцати с лишним лет жизни в эмиграции – в Германии, России, Англии. Еще находясь вне страны, он после казни старшего брата начал именовать себя регентом, а с 1795 года (когда стало известно о смерти сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты) – королем Франции. Вот только от Франции этот король был тогда далеко и править ею не имел возможности; теперь, наконец, такая возможность ему представилась.
24 апреля 1814 года Людовик XVIII высадился на французский берег в Булони, а 3 мая состоялся его торжественный въезд в Париж. Все парижане, высыпавшие на улицы, всматривались в кортеж короля с особым вниманием, но далеко не все – с радостью.
Людовик XVIII возвращался как правитель уже нового государства – монархии не абсолютной, а ограниченной. 2 мая в маленьком замке Сент-Уан (к северу от Парижа) он подписал так называемую Сент-Уанскую декларацию. В ней король сулил французам некоторые конституционные блага: парламент из двух палат (который будет утверждать налоги), свободу печати и свободу вероисповедания. Декларация гарантировала новым собственникам сохранение «национальных имуществ» – тех имений, которые были отобраны во время Революции у дворянства и духовенства и проданы представителям третьего сословия. Король, таким образом, не покушался на свободы, завоеванные Революцией, однако объявлял себя «помазанником Божьим» – то есть монархом в старом духе. Сент-Уанская декларация, напечатанная в официальной газете «Монитёр» 3 мая и расклеенная в виде афишек на стенах парижских домов, открывалась традиционной формулой, которой испокон веков начинали свои обращения к народу французские короли: «Людовик, милостью Господней король Франции и Наварры, всем, кому сие ведать надлежит, шлет свой привет». Людовик XVIII так дорожил идеями преемственности и монархическими традициями, что Талейрану (возглавлявшему временное правительство после отречения Наполеона) с большим трудом удалось уговорить короля отказаться от неуместной подписи под декларацией: «девятнадцатый год царствования Людовика XVIII» (как будто эпохи Империи не было вовсе). Все эти обстоятельства лишь подогревали интерес парижан к королю из рода Бурбонов.
3 мая 1814 года состоялась процессия, посмотреть на которую собрался весь Париж. Впереди ехали верхом бывшие маршалы Империи, еще недавно служившие «самозваной» наполеоновской монархии, но после падения императора принявшие сторону «законной» монархии Бурбонов. Среди них на белом коне гарцевал граф д’Артуа, или Monsieur (титул старшего из братьев короля, который при жизни Людовика XVI носил сам Людовик XVIII). Затем в открытом экипаже следовали король и его племянница герцогиня Ангулемская – дочь казненных короля Людовика XVI и королевы Марии-Антуанетты, в 1799 году ставшая женой старшего сына графа д’Артуа, герцога Ангулемского. Для герцогини возвращение на родину, лишившую ее родителей, было исполнено особого значения; недаром один из очевидцев уподобляет ее богине мести – «Эвмениде с бледным челом и кровавым взором». Когда экипаж остановился на площади, где в 1793 году был казнен ее отец, герцогиня закрыла лицо платком из-за нахлынувших на нее страшных воспоминаний. Н.И. Лорер (впоследствии декабрист, а в 1814 году прапорщик лейб-гвардейского Литовского полка) свидетельствует о реакции парижан: