Родольф поспешно спрятался.
Господин и госпожа д'Арвиль шли по лестнице, маркиз вел жену под руку.
Когда они поравнялись с привратницей, на лице г-на д'Арвиля лежало выражение глубокого счастья, смешанного с удивлением и замешательством.
Клеманс была спокойна и бледна.
— Видели вы этих несчастных Морелей, милая дамочка? — воскликнула г-жа Пипле, выходя из привратницкой. — Сердце разрывается, смотря на них! Боже мой, вы делаете хорошее, доброе дело… Я уже говорила вам, что они достойны жалости, когда вы заходили сюда, чтобы навести справки о них! Можете быть спокойны, таким славным людям не жаль помогать… правда, Альфред?
Альфред, показная добродетель и врожденная прямота которого восставали против необходимости присоединиться к этому антиматримониальному заговору, издал нечто вроде отрицательного хмыканья.
— У Альфреда опять спазмы в желудке, вот почему его не слыхать, а то он сказал бы вам, как и я, что эти несчастные люди будут от всего сердца молить бога за вас, сударыня!
Господин д'Арвиль смотрел на жену с восхищением.
— Она ангел! Сущий ангел! О клевета! — повторял он.
— Ангел? Вы правы, сударь, и вдобавок ангел, посланный господом богом!
— Друг мой, едем домой, — проговорила г-жа д'Арвиль, измученная напряжением, в котором жила с тех пор, как переступила порог этого дома; она чувствовала, что силы изменяют ей.
— Едем, — ответил маркиз.
— Клеманс, я нуждаюсь в прощении и жалости!.. — проговорил он, выходя на улицу.
— Кто из нас не нуждается в том же? — ответила молодая женщина со вздохом.
Родольф вышел, глубоко взволнованный этой трагической сценой, к которой примешалось немало грубого и смешного, этой странной развязкой таинственной драмы, породившей столько различных страстей.
— Ну как? — спросила г-жа Пипле. — Надеюсь, я неплохо обдурила этого молокососа? Теперь он будет держать жену под стеклянным колпаком… Бедняга… А как же ваша мебель, господин Родольф? Ее так и не привезли.
— Я еще займусь этим делом… Предупредите офицера, что он может спуститься…
— И то правда… Какую он промашку дал! Выходит, зазря квартиру нанял… Так ему и надо… С его паршивыми двенадцатью франками за уборку…
Родольф распростился с привратницей.
— Теперь, Альфред, настал черед офицера. Ну и посмеюсь же я!
И она поднялась к г-ну Шарлю Роберу и позвонила; он отворил дверь.
— Ваше благородие, — проговорила Анастази и отдала ему честь, приложив руку к своему парику, — я пришла, чтобы освободить вас… Муж с женой ушли под ручку перед вашим носом. Не важно, зато вы дешево отделались… благодаря господину Родольфу; вы должны поставить за него большую свечку!
— За господина Родольфа? Это тот тонкий господин с усами?
— Он самый.
— Что представляет собой этот субъект?
— Субъект! — негодующе вскричала г-жа Пипле. — Он стоит многих других! Он коммивояжер, живет в нашем доме, у него всего одна комната, и он не сквалыжничает, как иные… Он дал мне шесть франков за уборку, шесть франков с первого слова… шесть франков не торгуясь!
— Ладно… ладно… Вот ваш ключ.
— Надо ли завтра протопить у вас, ваше благородие?
— Нет!
— А послезавтра?
— Нет! Нет!
— Помните, ваше благородие? Я сразу вас предупредила, что вы не возместите своих расходов.
Уходя, господин Шарль Робер бросил презрительный взгляд на привратницу; он никак не мог понять, каким образом какой-то коммивояжер по имени Родольф узнал о его свидании с маркизой д'Арвиль.
В конце крытого прохода он встретил Хромулю, который шел, припадая на одну ногу.
— А, вот и ты, негодник, — сказала г-жа Пипле.
— Одноглазая не приходила за мной? — спросил мальчик, не ответив на обращение привратницы.
— Сычиха-то? Нет, выродок. Зачем бы она пришла за тобой?
— Как зачем? Чтобы отвезти меня в деревню! — ответил Хромуля, переступая с ноги на ногу у порога привратницкой.
— А твой хозяин?
— Отец попросил господина Брадаманти отпустить меня на сегодняшний день… Мы поедем в деревню… в деревню… в деревню… — прогнусавил сын Краснорукого и принялся что-то напевать, барабаня по застекленной двери привратницкой.
— Перестань, бездельник… не то разобьешь стекло! А вот и извозчик!
— Это Сычиха, — сказал мальчик, — какое счастье прокатиться в экипаже!
В самом деле, за стеклом кареты на фоне красной шторы выделялся носатый землистый профиль одноглазой.
Старуха знаком подозвала Хромулю, и тот подбежал к ней.