Ноги продолжали стучать по паркету, выделывая танцевальные па. Руки двигались в такт ногам. Но вор полз. Наконец он схватил кошелек зубами и замер. Музыка прекратилась.
– Как тебе это? – снова спросил Мейстер.
– Мне очень больно, – ответил вор, – ааааааааааааа!
Он начал стучать головой о паркет.
Стеклянная собака подошла к плачущему человеку, наклонилась и лизнула. Вор осторожно сел, отстранившись.
– Это механизм? – спросил он с опаской.
– Нет.
– Живая?
– Тоже нет. Но и не мертвая. Живет вот у меня, если это можно так назвать.
Я называю его Состраданием. Это имя ему больше всего подходит. А теперь иди вон, паркетный вор.
Вор поднялся и стал медленно уходить. Стеклянная собака шла за ним, обнюхивая его спину и плечи.
– Мне просто очень нужны были деньги. Спасибо, – сказал он и протянул руку, чтобы погладить собаку.
Собака снова окаменела.
– Но это хотя бы вроде бы собака? – неуверенно спросил вор.
– Нет. Это особенное существо.
3
Вечером следующего дня вор снова появился в квартире Мейстера. Хозяин долго и молча рассматривал гостя, пока тот не опустил глаза.
– Пожалуйста, не надо глядеть.
– Дать еще? – спросил Мейстер.
– Я за другим.
– Тогда пошли, поговорим за столом.
Мейстер сел и на столе появилось два прибора, вывернувшись из салфеток и отвердев.
Вор потрогал край тарелки, потом постучал по ней вилкой. Попробовал омлет.
– А где та собака? – спросил вор. – Или как вы ее назвали?
– Оно часто притворяется невидимым или несуществующим. Иногда притворяется так, что даже меня обманывает. Но оно всегда рядом. От него не избавишься, сколько не старайся.
– Разве оно не подчиняется вам?
– Ничуть. Обычно мне приходится подчиняться его прихотям.
– Я думал, вы всесильны.
– Я всесилен. Поешь и говори.
– Я пришел не за едой.
– За чем?
– Я хочу понять, в чем секрет. Вчерашние деньги получились настоящими, совсем настоящими, как из банка. И номера, и все такое. Это меня просто убило.
Это ставит под вопрос все, даже мою профессию. Деньги же были настоящими.
– Разве я не сказал тебе этого?
– Я хотел удостовериться. Я думал, что все фокусы это просто ловкие фальшивки, обманы чувств. Но ваши деньги проверяли всеми способами. Вы создали абсолютно настоящие деньги. Я хочу знать в чем секрет.
– Это слишком большой секрет. А если я с тобой разделаюсь?
– Вначале скажите.
– Объясни, зачем это тебе нужно. Если интересно соврешь, отпущу.
– Это совсем непросто объяснить, – начал вор, – но мне всегда хотелось узнать что-нибудь особенное. Хотелось поверить, что что-то есть. Что-нибудь такое, чтобы все оправдывало. Моя мать прожила сорок лет и замерзла пьяная под забором. Она была ужасной женщиной, я только порадовался. Я хочу знать, есть ли в жизни что-нибудь такое, что оправдывает жизнь?
– Нет, – ответил Мейстер, – ничего такого нет.
– Но мне казалось, что это всегда поблизости. Просто повернешь голову и увидишь. Как будто навстречу идет твой старший брат, которого ты не видел с детства и ждал. Или ты вышел на неизвестной станции ночью и вдруг попал домой.
Я всегда рядом с этим. Разве с вами так не бывает?
– Ты молод и не лишен ума, – сказал Мейстер. – Но мое знание велико. Я не могу дать его сразу.
– А по частям?
– Ну разве что. Только мои подарки не предназначены для человека. Во всяком случае, для обыкновенного человека.
– Снова придется танцевать?
– Попробуй.
В руке Мейстера возник мешочек, такой же как вчера.
– Передай мне соль, – приказал он.
Вор предал солонку. Мейстер высыпал часть соли на ладонь и дунул.
– А зачем это?
– Нельзя создать из ничего. Знание, за которым ты пришел сегодня, я сделаю из соли. Оно зарабатывается соленым потом. И все, что ты узнаешь, не очень сладко. И без истины жизнь теряет вкус, становясь пресной. Кроме того, моего знания нельзя сразу проглотить много. Уже готово.
Мешочек в его руке раздулся, будто наполнился воздухом. Мейстер подошел к зеркалу и несколько минут смотрел, будто сквозь себя, решаясь, потом повесил мешочек в воздухе перед самым стеклом.
– Бери.
Вор подошел к столику и взял карандаш. Провел несколько линий в воздухе.
Затем написал большими буквами на стене: «не могу», и продолжал писать, приближаясь к зеркалу. Слова стали неразборчивы. Он писал все гуще и строки наползали одна на другую. Он снова упал на паркет и стал ползти. Рука с карандашом чертила в воздухе невидимые письмена. У самого зеркала он потерял сознание. Вор лежал, раскинув руки. На его запястьях кровоточили язвы.
Суставы пальцев разбухли. Волосы на голове выпали клочьями, обнажив белую кожу. Но он так и не дотянулся.
– Встань, – приказал Мейстер.
Вор встал, покачиваясь как сомнамбула.
– Я предложил тебе слишком много, – продолжил Мейстер, – сейчас попробуешь снова.
Он развязал мешочек и выпустил часть содержимого. Положил на стол. Потом провел рукой вокруг себя и надписи на стенах исчезли.
Вор двинулся к столу. Его движения стали угловаты и неровны. Его кожа покрылась деревянным рисунком и запах смолы наполнил комнату. Вор вынул нож и начал снимать стружку со своией левой руки. Стружка падала на пол и там становилась мертвой кожей. Наконец он лег на стол грудью и схватил мешочек.
Кровь капала на пол.
– Зачем ты это делал? – спросил Мейстер и Сострадание заговорило с ним в унисон.
– Так было легче.
– Ты бы мог снова писать на стенах, – говорил Мейстер с Состраданием.
– Не получилось бы добраться.
Собака увеличилась, заполнила половину комнаты, пошла волнами, заискрилась.