Долгими показались эти минуты, пока Виктор возился в колодце. Малейшее неверное движение — жеребец напугается, рванется и задавит своим тонным телом ефрейтора — единственного кормильца, отпущенного из армии до срока. Перетяга побледнел, даже в самом жестоком бою его таким не видели. Белые, как снег, седины потемнели: пот прошиб Николая Остаповича.
— Тяните! — послышалось откуда-то издалека. — Мне не вылезти… — Это кричал Виктор.
— Спокойно, — проговорил Прончатый. — Выручай, дубинушка. Эх, ухнем! Еще разик, еще раз… Еще, еще…
Тянули все. Даже майор Перетяга. Буланый не шевелился, словно умер, даже глаза закрыл. И когда вытащили его, он не подавал признаков жизни. Сняли ремни из-под передка и задка. Он открыл глаза, потянулся и заржал, потом как-то разом вскочил на ноги. Спина его по-смешному, словно у искупанного в луже котенка, изогнулась полумесяцем. Кондеповцы засмеялись. Жеребец встряхнулся, подпрыгнул на месте и ударился было вскок к тому же колодцу, но Прончатый крепко держал его за повод.
— Шалишь, дурила.
Кондеповцы, как по команде, оглянулись на мокрого Виктора, подхватили его и начали качать.
Снова дорога, но скоро она кончится. И — здравствуй, Россия! Ехали весь день, потом готовились к ночевке, поили-кормили лошадей. И вдруг приказ — немедленно сняться. В штаб прибыли саперы во главе с лейтенантом и объяснили, что кондепо расположилось на минном поле. Саперы на наших глазах извлекли несколько мин.
Пришлось двигать на новое место. Когда солнышко закатилось, собрали лошадей в табун, выставили часовых. Поужинав, страшно усталые, кондеповцы повалились спать: в повозках на сене, а кто прямо на земле.
Летняя теплая ночь. Мирно перемигиваются звезды. Вокруг стоянки темный с вызубренными верхушками лес. В лесу, с вечера еще разведали, небольшой польский фольварк, покинутый жителями, полуразрушенный. Хотели было на фольварке расположиться, да решили, что в лесу лучше. Оно и действительно так оказалось. Спал я без сновидений. Проснулся от предрассветного холодка, поплотнее завернулся в шинель и плащ-палатку. Слышно даже, как дышат кони, посапывают.
Разбудил меня толчок в плечо. Открываю глаза: передо мной Прончатый, Скалов и Скворцов.
— Вставай, лейтенант, беда.
Я было ворохнулся, чуть не крикнув «тревога», какой-то ток пронизал меня.
— Тихо. Паники не поднимать…
Я натянул сапоги, поднялся.
— Что случилось?
Прончатый нагнулся, пошарил рукой в траве, потом присел, разгреб дерн.
— Мина? — я задохнулся.
— Не бойтесь, она не взорвется. Электрическая, — и Тимофей показал мне проводки, убегающие в землю. — А вот еще одна. И от нее проводки. На минном поле мы, лейтенант. Спасибо, Буланому. С перепугу он после колодца успокоиться не может. Знай, роет копытом землю и выкопал.
— Так что же делать? В штабе знают?
— Нет еще. Скажешь — может, паника и все такое. Дело в том, что все поле обезвредить трудно. Сколько здесь мин? Сотня, две? Где-то проложен главный силовой провод, пока мины по одной разряжаешь, включат рубильник — и капут всем нам. Видимо, те саперы, что намедни в штабе были, загнали нас сюда с умыслом…
Казалось, что мы одни, совсем одни на этом минном поле.
— Приведите сюда задержанного, — приказал Дженчураев.
— Ворон — беспощаден. Кто предавал его, погибал рано или поздно, — какая разница? Выходит, пан капитан желает моей смерти?
— Я никогда не думал, что вы так наглы, — вскипел Антонов, — да вам всякий желает одного…
— Разумею. Я не поведу вас. Управляйтесь сами или обещайте мне жизнь!
— Вас будут судить, Копчик. А что касается меня, я бы давно… — Капитан посмотрел на свой пистолет в расстегнутой кобуре.
— Выходит, и так и эдак конец?
— Почему же? Победивший народ добродушен, особенно русский.
— Добре, — протянул, раздумывая, Копчик.
Копчика взяли при переходе границы. Говорил, что возвращается на родину. Но старшина Карасев признал в нем упавца[3], одного из помощников Ворона.
— Я решил выйти из игры. Ворон выполняет приказ «Центра».
— Какой приказ?
— Заманить ваше кондепо на минное поле и уничтожить.
— Вы поведете нас!
— Я уже сказал — добре!
Дженчураев принял решение:
— Немедленно. Оперативную группу. Надо опередить Ворона. — Карие глаза майора сделались темными, напряглись желваки туго обтянутых кожей острых скул.
— Кто возглавит операцию?
— А кого бы вы хотели?