========== 1 ==========
— У меня есть кое-что для тебя, — говорит Т’Чалла после торжественного несъедобного обеда, и сердце Стива замирает.
Он не готов.
Не хочет.
Он, черт возьми, имеет право хоть на двое суток личного — радости, боли, горя или отчаяния. Может быть, минуту надежды или еще одну долгую, бессонную, полную призраков ночь. Даже в войну были положены увольнительные.
Поэтому он тихо ругается сквозь зубы, когда Т’Чалла произносит: «У меня есть кое-что для тебя». И тот повторяет дважды, словно Стив какой-то болван или контужен взрывом.
У меня есть.
Для тебя.
И да, он его не вскрывал, хотя король Ваканды имеет право первой ночи на каждую бумажку в своем дворце.
Т’Чалла молча кладет на стол конверт — замусоленный, грязный, с дюжиной марок и кривым незнакомым почерком в углу. Ради бога, кто-то еще посылает по почте личные письма?
Руки Стива дрожат так, что горячий воздух вибрирует на кончиках пальцев. Он не может. Нет, не может. Не среди королевского фарфора на белоснежной скатерти под взглядами молчаливых и бесшумных, как привидения, слуг. И он не хочет. Ни секунды не хочет думать о том, что за послание кроется под смятой плотной бумагой. Настолько важное, что заставило короля Ваканды стать простым посыльным.
Письмо жжет ладонь, и Стив идет далеко в дворцовый сад — прочь с выложенных разноцветными камнями дорожек, прямо по изумрудной траве, куда-то в самые дебри, под развесистое дерево, каких никогда не встречал.
Он греет конверт в руках, вдыхает его запах — кислый, прелый — восточного базара, мокрой земли и человеческого пота.
Не надо, прошу, хоть пару дней передышки.
Он боится. Боже правый, действительно боится его вскрыть. И поэтому делает это — резко проводит ножом по краю татуированного штемпелями конверта, как лезвием по вене, и ждет, когда оттуда хлынет кровь.
«В моем распоряжении оказалось нечто ценное для вас, капитан Роджерс. То, что вы забыли в Бухаресте, в небольшой квартире с заклеенными окнами и ужасными, поистине ужасными лампами. О да, на самом краю стола. Надеюсь, не обидитесь, что блокнот чуть припорошен штукатуркой. Готов на эквивалентный обмен. Во что вы цените воспоминания Баки Барнса?
P.S. На фото вы, как всегда, великолепны».
И электронный адрес бесплатной почты из цифр, набора букв и черточек.
Явная провокация, сказала бы Наташа, а Сэм кивнул бы и широко улыбнулся.
Но Стив помнит.
Словно на замедленных кадрах кинохроники видит, как на угол стола опускается синяя обложка, а вслед за этим: «Три секунды! Штурм!»
*
— Явная провокация, — говорит Наташа.
И, черт возьми — помилуй боже, он по привычке хватается за отсутствующий щит.
— Теплый прием. Ожидаемо, — улыбается Наташа.
В чем-то белоснежном и явно мужской шляпе она выглядит кинозвездой на отдыхе в Каннах.
Стив молча протягивает ей письмо, и она усаживается напротив — белыми брюками в густую зеленую траву.
Читает, хмурится, морщит нос.
Долго молчит, а после сует ему в лицо свой телефон, оснащенный всем, кроме тостера и кофеварки.
— Скажи «грузовой вагон», — просит она.
Стив вскидывается.
Головой задевает нижнюю ветку, валится обратно и с тоской думает о спокойных, надежных льдах северной Атлантики.
— Скажи, — настаивает она, и Стив точно знает — не отвертеться.
— Грызэвъой вэггон.
— Теперь «возвращение».
— Взврашэние, — покоряется он.
— «Печь».
— Пьеч.
— Достаточно, я думаю, — говорит Наташа, тычет пальцем в экран и сама четко повторяет в динамик слова.
С дерева падает желтый лист. Такой неправильный, странный, с нежными коричневыми прожилками и сохранившейся зеленью по краям.
— Послушай и сравни! — командует Наташа.
— Не надо, я понял! — телефон из ее руки летит так далеко, что звук удара о землю не слышен. — Важен не смысл кодовых слов, а их звучание, иначе их можно было бы произносить и по-английски.
— Что происходит в голове у твоего Барнса? — шипит она.
Стив криво усмехается. Хотел бы он знать.
Наташа ехидно хмыкает, пожимает плечом, трет переносицу.
— Два идиота, — говорит она. — Два идиота и две проебаных тетради. Мне срочно нужно выпить, потому что я не сомневаюсь, какая из них для тебя важнее.
А еще Стив хотел бы так же просто решать все проблемы.
— Что ты сделала?
— О боже, Стив! Я прихватила ее, когда твой ненаглядный Барнс так усиленно притворялся, что кодовые слова сработали, а вы явились так быстро, что он просто не успел подобрать тетрадь. Не смогла пройти мимо, ностальгия по красным звездам, знаешь ли. Лучше было бы оставить ее Россу? Не жду, что ты причислишь меня к лику святых. Говорят, это муторная процедура.
Стив ложится на траву, крестом раскидывает руки и поворачивает лицо к Наташе:
— Давай, добей. Тетрадь с кодами у Старка?
Наташа кивает.
— Блядь! — говорит он. — Как быстро он здесь будет?
Она хищно улыбается, прицеливается носком туфли прямо ему в висок и замирает, не коснувшись кожи:
— Блядь — это когда за деньги, а я исключительно бескорыстно. Как только договорится с Т’Чаллой. Король не откажет ему, но и не позволит вам разнести дворец — наилучший вариант из возможных.
Стив криво усмехается.
— И вот еще, — говорит она, надвигая на нос шляпу. — Когда окончательно перестанешь себя жалеть, вспомни, как выглядит отчет о секретной операции. За исключением убийства Кеннеди, конечно, но мне ли судить исполнителя. Когда Тони рассказал — смеялась так, что потом целый час болело горло. Знаешь, такая прямоугольная фиолетовая печать: «Исполнено». Без имен, без подробностей, всем спасибо, все свободны, кто-то получает медаль. Твой Барнс разве ничего тебе не говорил?
— Он спал весь путь до Сибири, и сюда тоже, — вздыхает Стив.
Он врет сам себе.
1935
Баки не спит. Дышит преувеличенно ровно, не вертится и не сбивает одеяло к ногам. Стив считает в полной темноте: раз-два-три-выдох. Идут третьи сутки их ссоры. Потому что это правило раз и навсегда: если не собираешься возвращаться — предупреди. Даже если эта встреча с президентом и кинозвездой одновременно — найди способ позвонить в аптеку старого Сэмюэля, и тот, кто ждет дома, после десяти вечера отправится туда за сообщением. Потому что это Бруклин, черт подбери, и через неделю твое тело могут выловить у любого причала с аккуратной дыркой меж глаз или рваной раной под сердцем.
Баки не спит, и Стив это знает.
— Джеймс Бьюкенен Барнс, — строго говорит он и садится на своей кровати, скрещивая ноги и пялясь в темноту. — Ты признан виновным, нам нужно поговорить.
Раз-два-три-выдох. Стив всю ночь искал его, обходя по кругу известные бары и дансинги, пока не допытался, что тот ушел еще до заката с какой-то милашкой Рут. Два окна на третьем этаже у шаткой лестницы, шторы в мелкий цветочек, и даже к утру за ними не появился свет. Раз-два-три-выдох. Баки молчит.
1943
— Стивен Грант Роджерс! Стив, Стив! — Баки наклоняется слишком низко, хватает за плечи, жарко шепчет в ухо. — Ты признан виновным, нам нужно поговорить. Ты должен был мне сказать, написать, что совершил самую невероятную из твоих глупостей. Блядь, я и представить не мог, что это вот недоразумение, что я вижу в журналах и фильмах — ты.
Три-два-раз… Сердце стучит так, что слышно от итальянского леса до самых опор Бруклинского моста, но Стив упрямо повторяет в уме — три-два-раз-выдох — и не размыкает век. Потому что, черт побери, это война, а значит — все иначе. Он не спит, и Баки знает это. И поэтому Стив считает до тех пор, пока Баки бессильно не опускает голову на свою подушку, забываясь очередным кошмаром.
*
Конечно, он использует Наташин телефон, и ответ приходит незамедлительно — Стамбул, кафе на набережной, через четыре часа, пачка «Мальборо» и белая роза на столе. Неизвестный адресат не сомневается, что Стив явится за такой короткий срок. Наташа вздыхает под осуждающим взглядом: он был уверен, что переписку не отследить, но она настойчиво пыталась.