— Венера? — предположил я. Скажешь так — не промахнешься.
— Да. Работа старого Фодергилла. Он как раз такой человек, который способен изобразить женский день в турецкой бане и назвать полотно «Венера». Это его свадебный подарок Эверарду.
— Вместо обычного ножа для рыбы? Вот это сэкономил! Ловко, очень ловко. И насколько я вас понял, последнему подарок не нравится?
— Еще бы! Это же мазня. Старик — всего лишь жалкий любитель. Но Эверард чтит отца и опасается ранить его чувства, так что не может просто распорядиться снять ее и сунуть в чулан. Ему никак от нее не избавиться — она у него всегда перед глазами, когда он садится за стол. И что в результате?
— Хлеб обращается в пепел у него во рту.
— Вот-вот. Она сводит его с ума. Ведь Эверард — настоящий художник. Он пишет отличные вещи. Кое-что у него даже выставлено в галерее Тейт. Посмотри-ка сюда, — показала она на другой холст. — Вот одна из его работ.
Я бросил беглый взгляд на другую картину. Эта тоже была классическая и, на мой непросвещенный взгляд, мало чем отличалась от первой, но полагая, что от меня ждут критического суждения, я высказался: «Мне нравится патина».
Тоже, как правило, верный ход. Однако тут я, похоже, дал маху, и моя родственница презрительно фыркнула:
— Молчал бы лучше, олух несчастный! Да ты даже не знаешь, что такое патина!
И угадала: конечно, я не знал.
— Сам ты патина! Ну ладно, короче, ты понял, почему Эверард дергается. Когда человек может писать, как он, и при этом вынужден изо дня в день за каждой кормежкой созерцать этакую «Венеру», это, естественно, задевает его за живое. Ну вот, допустим, ты великий музыкант. Понравилось бы тебе слушать дешевую вульгарную мелодию, одну и ту же, каждый день? Или если в «Трутнях» тебе пришлось бы ежедневно за обедом сидеть напротив кого-нибудь вроде того горбуна из «Собора Парижской Богоматери»? То-то же! Да тебе бы кусок в горло не полез!
Я хорошо понимал, что она имеет в виду. Мне не раз приходилось сидеть в «Трутнях» напротив Уффи Проссера, и это всегда несколько портило мой великолепный аппетит.
— Ну что, теперь ты осознал ситуацию, тупица несчастный?
— Осознать-то осознал. И сердце кровью обливается. Но я не вижу, что тут можно поделать.
— Спроси меня. Могу подсказать.
— Что же?
— Ты украдешь эту Венеру.
Я ошеломленно смотрел на тетю Далию, стоя безмолвно на Дариенском пике. Это не мое. Это из Дживса.
— Украду?
— Сегодня же ночью.
— Вы говорите «украдешь» в смысле «своруешь»?
— Именно. Это и есть тот пустячок, о котором я говорила, простенькая маленькая услуга любимой тетушке… О Господи! — воскликнула она раздраженно. — Ну что ты надулся как индюк! Это ведь по твоей части. Ты же постоянно воруешь каски у полицейских.
— И вовсе не постоянно, — был я вынужден внести поправку. — Только иногда, для развлечения, в ночь после Регаты, например. И вообще красть картины — это вовсе не то что стянуть полицейскую каску. Это куда сложнее.
— Глупости. Просто как дважды два четыре. Вырезаешь холст из рамы хорошим острым ножом, и все дела.
— У меня нет хорошего острого ножа.
— Будет. Ты пойми, Берти, — продолжала она увлеченно, — все складывается просто великолепно. В последнее время в окрестностях орудует шайка похитителей картин. Из одного дома неподалеку они украли полотно Ромни, а из другого — Гейнсборо. Это и навело меня на мысль. Когда его «Венера» исчезнет, старик Фодергилл ничего не заподозрит и не обидится. «Эти грабители — знатоки, — скажет он себе, — берут самое лучшее». И Корнелия со мной согласна.
— Вы что, ей рассказали?
— А как же! Старый верный прием шантажистов. Я поставила условие: если она даст честное слово, что «Будуар» получит ее писанину за цену, которая мне по карману, то ты ликвидируешь «Венеру» Эдварда Фодергилла.
— Ах вот как? И что же она сказала?
— Она меня благодарила срывающимся от волнения голосом, сказала, что это единственный способ уберечь Эверарда от безумия, и я ее заверила, что к концу недели ты во всеоружии будешь здесь.
— Ну и ну! Вот спасибо, удружили родному племянничку.
— Так что вперед, мой мальчик, с Богом! Тебе надо только открыть окно, чтобы все подумали, будто это дело рук людей со стороны, забрать картину, отнести в свою комнату и сжечь. Я позабочусь, чтобы твой камин хорошенько растопили.
— Ну спасибо!
— А теперь ступай переодеваться. У тебя осталось не так уж много времени — Эверард нервничает, когда опаздывают к ужину.