— У-ф-ф, — сказал он.
— Простите? — не понял Бинго. Говорил он холодновато. У него не было иллюзий насчет внешности сына. Надеясь, что время, великий целитель, превратит его в изящного бульвардье, они понимал, что сейчас он похож на убийцу с вросшим ногтем. В конце концов многие дети не лучше. Выражать свои чувства, скажем так, неделикатно.
— Простите, — отвечал Перкис уже в другом смысле, — мне трудно смотреть на детей. Завтра их конкурс красоты, и я должен быть судьей.
Бинго на мгновение смягчился. Он знал эти конкурсы. Фредди Виджену пришлось это претерпеть, и, слушая его, Трутни стыли от ужаса.
— Как же вы влипли?
— Жена велела. Ей показалось, что это — хорошая реклама. Реклама! — Мистер Перкис яростно взмахнул рукой. — Да ну ее к бесу! Я хочу спокойно отдохнуть. Честное слово, я бы озолотил того, кто меня избавит…
Бинго Литтл подпрыгнул на шесть дюймов.
— Озолотили? — проверил он.
— Да.
— На пятерку потянет?
— Еще бы!
— Идет, — сказал Бинго. — Редактор для рекламы не хуже владельца.
Перкис затрепетал от радости, но тут же угас.
— А как жена? — спросил он. — Она будет недовольна.
— Ах, Господи, шевельните мозгами! Можно сломать ногу. Можно выпасть из окна. Можно в конце концов попасть под грузовик. Суньте шоферу фунта два, он мигом вас переедет. Разве можно судить младенцев, если ты на диване скорби?
— Мистер Литтл… — проговорил Перкис и весело удалился, бросив на Алджернона Обри тот взгляд, какой бросает спасшийся индиец на оторопевшего крокодила.
Бинго, напротив, нежно смотрел на купюру и собрался ее погладить, когда шаловливый бриз вырвал ее из руки и понес к эспланаде.
Привстав, чтобы бежать за нею, Бинго вспомнил слова жены: «Не выпускай его из виду». Он понимал, что это значит. Выпущенный из виду, младенец мог уйти под воду или огреть кого-нибудь лопаткой. Кто-кто, а отец знал, как склонен он, по слову поэта, раскраивать собратьям черепа. Особенно привлекали его мягкие мужские шляпы.
Пока Бинго, словно Гамлет, решал неразрешимый вопрос, тот решился сам. Купюра впорхнула в чью-то машину, и шофер, поверивший в чудеса, увез ее с собой.
Просидев десять минут в полном унынии, Бинго потащил сына домой. Проходя мимо отеля, он увидел Пуффи.
— Пуффи, старик! — воскликнул он.
Увидев, что он несет, Пуффи попятился.
— Эй! — крикнул он. — Осторожней!
— Да это Алджи!
— Вот именно.
— Он хочет тебя поцеловать.
— Брысь, брысь! — заметил Пуффи, орудуя панамой. — Я вооружен.
Бинго поспешил переменить тему:
— Ты заметил, какой я бледный?
— Ты вполне ничего, — отвечал Пуффи. — Не хуже, чем всегда.
— Значит, не видно. Мне очень плохо, Пуффи. Если я не займу пятерки…
— У кого ж ее занять! А на что она тебе?
Дрожащим от волнения голосом Бинго поведал свою беду. Пуффи реагировал не сразу.
— Ты судишь этих деток? — уточнил он.
— Да-да, но за это не платят.
— И не надо. Прежде всего отвлеки жену от запонок. Если твой страшила получит первый приз, она все забудет. Я гарантирую.
— Пуффи, подумай! — сказал Бинго. — Если я присужу первое место своему сыну, меня линчуют. Помнишь, что было с Фредди в Каннах?
Пуффи пощелкал языком.
— Подумал, подумал, — заверил он. — Какие сыновья? Мой племянник. Короче говоря, я его приношу, а ты даешь премию. И не угрызайся, это честно. Дадут конфетку или шарфик, деньгами там не пахнет.
— А в этом что-то есть!
— Что-то? Все. Если бы дело шло о деньгах, я бы в жизни не предложил! Кому нужен шарфик? То-то и оно. Хочешь помочь человеку, а он… В общем, соглашайся или выпутывайся сам. Согласен? Прекрасно. Подожди минутку, должен кое-куда звякнуть.
И, вбежав в отель, он позвонил лондонскому букмекеру. Беседа была такая:
— Это вы?
— Я.
— Это я, Проссер.
— А!
— Слушайте, я в Брэмли-он-Си. У них тут детский конкурс. Участвует мой племянник.
— Да?
— Так вот, чтобы прибавить интереса, я хочу сделать ставку. Это можно?
— Можно. Все-таки соревнования.
— Сколько вы поставите против Проссера?
— Это ваш племянник?
— Да-да.
— На вас похож?
— Немного есть.
— Тогда пятьдесят к одному.
— Заметано. В десятках.
И он вернулся к Бинго.
— Одного я боюсь, — сказал он, — дойдет до дела, ты и сдрейфишь.
— Ну нет!
— Можешь, можешь, если все не обговорим. Значит, когда ты решишь, я тут же даю тебе пятерку, ты выкупаешь запонки, а то вдруг твоя жена все-таки их вспомнит. Так вернее.