— Да? А ты понимаешь, почему твой дядя Джордж в 1920 году бежал из Англии?
Глаза у Дианы сверкнули. Она опять топнула ногой.
— Дядя, — сказала она, — уехал подлечиться.
— Верно, — ответил Нельсон. — Он-то знал, что ему грозит.
— А такой шляпы не надел бы!
— Если бы он не сбежал, ему бы вообще не пришлось носить шляпу.
На плитке тротуара уже виднелась выбоина.
— Что ж, — заметила Диана. — Зато дядя не видел того, что случилось в 1922-м с твоей тетей Клариссой.
Нельсон сжал кулаки.
— Присяжные ее оправдали, — хрипло проговорил он.
— Ах, все мы знаем, как это делается! Если не ошибаюсь, замечания из зала…
Воцарилось недолгое молчание.
— Может быть, я не прав, — сказал Нельсон, — но я бы советовал сестре Сирила, которого выгнали с поля в 1924-м, не рассуждать о чьих-то тетях.
— Сирил Сирилом, — откликнулась Диана, — а как твой кузен Фред в 1927-м?
Они снова помолчали.
— А вот золовка племянницы твоего зятя, — внезапно оживилась Диана, — эта самая Мюриэль…
Нельсон остановил ее жестом.
— Закончим спор, — холодно сказал он.
— С удовольствием, — ничуть не теплее отвечала Диана. — Трудно слушать всякую чушь. Видимо, шляпа искажает звуки.
— Желаю здравствовать, мисс Пентер, — сказал Нельсон.
И ушел не оглянувшись.
Поссориться с девушкой на Бретон-стрит хорошо тем, что клуб «Трутни» за углом, так что можно сразу и без хлопот восстановить нервную систему. Первым Нельсон встретил своего друга, склонившегося над двойным виски.
— Привет, — сказал Перси.
— Привет, — сказал Нельсон.
Они помолчали, если не считать того, что Нельсон заказал вермут. Перси смотрел вдаль, словно выпил до дна чашу жизни и обнаружил дохлую мышь.
— Нельсон, — сказал он наконец, — что ты думаешь о современных девушках?
— Ничего хорошего.
— Вполне согласен. Конечно, Диана Пентер — редчайшее исключение, но все остальные — просто ужас. У них нет ничего святого. Скажем, если взять шляпы…
— Точно. Но почему ты исключаешь Диану? Она хуже всех. Так сказать, глава движения. Представь себе, — он отпил вермута, — недостатки современных девушек, сложи их, перемножь на два — и вот тебе твоя Диана. Послушай, что у нас случилось несколько минут назад.
— Нет, — возразил Перси, — это ты послушай, что случилось сегодня утром. Нельсон, старикан, она сказала, что Бодмин маловат!
— Маловат?
— Вот именно.
— Поразительно! А Диана сказала, что он великоват.
Они уставились друг на друга.
— Что-то тут не то, — сказал Нельсон. — Какой-то такой дух… Нет, с девушками что-то творится. Куда ни взгляни — цинизм, беззаконие…
— И где? У нас, в Англии!
— Конечно, — сурово заметил Нельсон. — Я и говорю: «Куда ни глянь».
Они помолчали.
— Однако должен сказать, — продолжал он, — с Элизабет ты ошибся. Она мне очень нравится.
— А мне нравится Диана. Трудно тебе поверить. Должно быть, произошло недоразумение.
— Я ей показал ее место!
Перси был недоволен:
— Зачем, Нельсон, зачем? Ты мог ее обидеть. Вот мне пришлось быть строгим с Элизабет.
Нельсон поцокал языком.
— Жаль. Она очень ранима.
— Прости, ранима Диана.
— Да что ты! Их и сравнить нельзя!
— Диана в пять раз чувствительней твоей Элизабет. Но к чему споры? Нас обоих страшно обидели. Пойду-ка я домой, приму таблетку.
— Да и я тоже.
Они вошли в гардероб, и Перси надел цилиндр.
— Нет, — сказал он, — только полоумная креветка со слабым зрением может назвать его маловатым.
— В самый раз! — заверил Нельсон. — А взгляни-ка на этот. Только слабоумная великанша может назвать его великоватым.
— Как влитой, а?
Слова эти подтвердил человек знающий, гардеробщик.
— Вот видишь! — сказал Нельсон.
— А то! — сказал Перси.
Они ушли и расстались на Довер-стрит.
Нельсон очень страдал за Перси. Он знал, как тот чувствителен, и мог догадаться, какую рану нанес ему разрыв с любимой девушкой. Конечно, он ее любит. Тут нужен деликатный посредник, добрый друг обеих сторон, который и заделает брешь.
Тем самым, он направился к Элизабет и застал ее у входа. Конечно, она не поехала в Аскот, а кликнула такси и отправилась домой, размышляя в пути, что забыла сказать. Приехав, она собралась на прогулку с пекинесом по имени Кларксон.
Нельсону она обрадовалась и стала с ним мило болтать, словно, поднявшись с мирского дна, обрела наконец родную душу. Чем больше он слушал, тем больше хотел послушать еще. Чем больше смотрел, тем больше удивлялся, как можно жить без Элизабет Ботсворт.