На миг Арчибальд лишился дара речи. И не столько потому, что рот у него все еще был занят анчоусами с жареным хлебом, сколько из-за того, что был сокрушен, обессилен взрывом чувств, какого не испытывал с того дня, когда Аврелия Кэммерли обещала стать его женой.
— И думать не смейте, — сказал он категорично. — Это вообще не понадобилось бы. По непредвиденным обстоятельствам спектакль отменяется. Отправляйтесь прямо домой, голубушка, и натритесь мазью. Чек я вам пришлю утром.
— Меня прямо вот тут прихватывает.
— Еще бы! — сказал Арчибальд. — Ну что же, пока-пока, покедова, наше вам с кисточкой, и да благословит вас Бог. Я буду следить за вашей дальнейшей сценической карьерой с большим интересом.
Пока он возвращался к своему столику, ноги его словно парили над полом. Аврелия, казалось, недоумевала, и ее снедало любопытство.
— Ты что, знаком с ней?
— Всеконечно, — сказал Арчибальд. — Моя старая нянюшка.
— Что ей понадобилось?
— Заглянула поздравить меня с этим счастливым днем.
— Но ведь сегодня не день твоего рождения!
— Конечно, нет, но ты же знаешь старых нянюшек. А теперь поговорим, мой бесценный ангел, зайчиха грез моих, — продолжал Арчибальд, — о нашей свадьбе. Моя идея — заарканить двух епископов, чтобы все было тип-топ. Не одного епископа, если ты меня понимаешь, а двух. Обзаведясь запасным, можно ничего не опасаться. В наши дни, когда люди направо и налево срывают свои голоса, рисковать никак нельзя.
© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.
Пламенное ухаживание Мордреда
Пинта Портера тяжко выдохнул через нос.
— Безмозглый молокосос! — сказал он. — В зале повсюду понатыкано пепельниц — так на тебя и пялятся, куда ни взгляни, а он устроил такое идиотство!
Он имел в виду молодого джентльмена с неинтеллектуальной рыбьей физиономией, который несколько минут назад, покидая зал «Отдыха удильщика», бросил недокуренную сигарету в корзину для бумаг, а та в мгновение ока заполыхала веселым пламенем. И никто в маленькой компании добровольцев-пожарных не сохранил невозмутимости. Светлый Эль, обладатель высокого артериального давления, был вынужден расстегнуть воротничок, а облаченная в атлас грудь мисс Постлетуэйт, нашей впечатлительной буфетчицы, все еще бурно вздымалась.
Только мистер Муллинер, казалось, готов был отнестись к происшествию снисходительно.
— Не будем слишком придираться к мальчику, — сказал он, прихлебывая свое горячее виски с лимоном, — и вспомним, что в этом уютном зале нет ни концертного рояля, ни бесценного антикварного столика орехового дерева, в которых молодое поколение привыкло видеть нормальные естественные хранилища тлеющих окурков. Не обнаружив таковых, он, разумеется, нашел им замену в корзине для бумаг. Подобно Мордреду.
— Которому? — переспросил Виски С Содовой.
— Каковому, — поправила мисс Постлетуэйт.
— Моему племяннику, Мордреду Муллинеру, поэту.
— Мордред, — мечтательно произнесла мисс Постлетуэйт. — Какое нежное имя.
— И, — сказал мистер Муллинер, — удивительно ему шедшее, так как он был миловидным, обаятельным, чувствительным юношей с большими глазами олененка, изящными чертами лица и превосходными зубами. Зубы эти я упоминаю потому, что именно они дали толчок событиям, к изложению которых я сейчас приступаю.
— Он кого-нибудь укусил? — высказала предположение мисс Постлетуэйт.
— Нет. Но если бы у него не было зубов, он бы в тот день не отправился к дантисту, а если бы он не отправился к дантисту, то не встретил бы Аннабель.
— Каковую Аннабель?