О. Л. Д’Ор
(1879–1942)
Максим ГОРЬКИЙ
Муж «Матери»
… Хотя он был слесарем, но борода у него была черная, глаза маленькие и злые, как у тарантула, и звали его Михаилом Власовым.
С начальством он держался грубо, тем не менее его никто не любил и многие неохотно переносили его побои. Это страшно обижало Михаила Власова.
Неоднократно его пробовали бить, но безуспешно. Когда Власов видел, что на него идет тысячная толпа с дрекольями, он хватал в руки первый попавшийся ему предмет: дом, церковь, молотилку, ножку от стула, калошу.
Он гордо становился, широко расставив ноги, и вдохновенно говорил, чудно сверкая глазами:
— Ну, расходись, сволочь!..
При этом он потрясал своим оружием и крупные желтые зубы сверкали у него сквозь густые усы… Люди разбегались, как презренные ужи. и Михаил Власов, как гордый сокол, шел следом за ними и вызывал на бой:
— Ну, кто смерти хочет?
Но никто не хотел. А если кто хотел, то старался, скрыть это от Михаила Власова.
Был у Михаила Власова сын Павел.
Когда Павлу Михайловичу исполнился год и его отняли от груди, отец почувствовал к нему нежное родительское чувство и пожелал оттаскать сына за волосы.
Но Павел подполз к дверям, взял в руки стоявший там тяжелый молот и кротко сказал:
— Нетлонь!..
— Чего? — спросил отец, надвигаясь на сына, как броненосец на миноноску.
— Не дамся! — сказал Павел Михайлович, сверкнув глазками и голым животиком, выглянувшим из распашонки.
Отец усмехнулся и сказал:
— Ладно!
Потом вздохнул и добавил:
— Эх ты, сволочь!..
— От такого слышу! — хотел сказать Павел Михайлович. Но сдержался из уважения к родителю.
В тот же день Власов сказал жене:
— Больше денег давать не буду. Пусть Пашка тебя прокормит.
Жена хотела что-то сказать, но Михаил сердито прервал ее:
— Молчи, сволочь! Ты кормила его год. Теперь пусть тебя кормит… Не маленький он, чай, тринадцатый месяц пошел…
Он ударил кулаком по столу, потом по лицу жены. Стол затрещал. Жена заплакала.
Михаил Власов зажил особой внутренней жизнью. Была у него собака, грустная, умная, с пышным хвостом. Он никогда не ласкал ее и не бил. Она его тоже никогда не лизала и не кусала. Собака ходила с ним на фабрику и в кабак. Власов работал или пил водку, а собака тихо грустила, поджидая его. Ужинали они из одной чашки. Причем собака почти всегда обходилась без помощи ложки и вилки. После ужина Власов ставил на стол бутылку водки и принимался пить.
Собака водки в рот не брала, но она неизменно сидела возле хозяина и странно смотрела ему в глаза. После третьего стакана Власов начинал петь.
Какие-то дикие заунывные звуки хрипло вылетали из его груди. Слов нельзя было разобрать, так как они путались и вязли в усах
Иногда только с трудом в некрасивых воющих звуках можно было уловить слова:
— Хвала тебе, собака!
Собака лежала рядом с ним и выла…
В этом вое иногда тоже как будто слышались слова:
— Хвала тебе, хозяин.
Умер он скоропостижно от грыжи, и долго умирал.
Дней пять он скрипел зубами, ворочался на постели.
Жена, боясь, чтобы он не выздоровел, позвала доктора.
— Пошел к черту! — крикнул он. — И сам умру… Сволочь!..
И, действительно, он сдержал слово.
Он умер утром. В гробу он лежал злой, с сердито нахмуренными бровями.
Хоронили его жена, сын и собака. Слобожане, встречая на улице гроб, говорили друг другу:
— Чай, Пелагея-то рада-радешенька, что помер он.
И все жалели собаку.
Когда гроб зарыли, люди ушли, а убитая горем собака осталась и, сидя на свежей земле, долго и молча нюхала могилу.
Она не выла, ибо горе ее было так велико, что его трудно было выразить воем…
Через несколько дней ее нашли в лесу мертвой. Одни говорили, что ее убили; другие — что она сама наложила на себя лапы.
Леонид АНДРЕЕВ
Проклятие зверя
Не только рублевые, но и трехрублевые галстухи томились огромной, бездонной, стихийно-зеленой скукой,
Зияло манжетами белье. Молчаливо-загадочно извивались змеи-чулки.
И манекены в витринах у портных, безголовые, одетые в тужурки, сюртуки и пиджаки, были похожи друг на друга, как писатели в «Кружке молодых».
…Возлюбленная моя!
Все пустыннее, все уже, все люднее, все шире становились улицы.
Почему на улице нет никого, когда людей так много?
Почему маленькие люди ходят, а огромные церкви и великаны дома стоят на одном месте?
Репортер видит репортера, купец — купца, издатель — издателя. А Казанский собор еще ни разу не видел ни адмиралтейской иглы, ни памятника Петру, ни Исаакия.
Впрочем, вот проехал извозчик. Почему люди на дрожках, а лошадь в оглоблях?
Вот пролетела птица и пробежала собака. Почему птица летает, а животные ходят по земле?
…Возлюбленная моя!
Я не хотел ехать прямо к ней. Почему? Не знаю.
Вы видели, как люди сморкаются?
Для этого нужно иметь две вещи — носовой платок и нос.
И у всех людей имеются носы. И все они приходят сморкаться на Невский проспект.
…Возлюбленная моя!
Я поехал в ресторан.
«Человек» снял с меня пальто. Почему у всех людей пальто, а у всех «человеков» по две руки?
И вдруг я понял: ведь в ресторанах едят! Режут, жуют, глотают. И у всех открытые рты. Все едят с открытыми ртами. Куда ни посмотришь — рты.
Налево — рты; направо — рты; в центре — рты.
Мой взгляд нечаянно падает на зеркало, и я вижу там жующий рот. Над ртом нос. На носу прыщик.
Боже мой! Ведь это мой нос! Следовательно, и мой рот. Следовательно, и я ем ртом?!
Я со злостью подношу ложку к уху и начинаю тыкать вилкой в нос.
Ухо — ничего. Носу больно. Я поворачиваюсь затылком к еде и лицом к слуге.
— Послушайте, — говорю я слуге, указывая на свой череп, — он хочет вина!
Слуга смотрит на меня с участием… Однако — приносит вино.
И от вина мои мысли принимают более естественное, даже несколько смешливое направление.
Вдруг я ясно вижу, что это не люди, которые обедают, а звери. Тысяча зверей и животных, которых привели сюда кормить.
Я так уверен в этом, что обращаюсь к сидящей рядом со мной даме со словами:
— Госпожа корова! Вы давно из Холмогор?
Но дама багровеет и кричит на весь ресторан:
— Как вы смеете? Я служу в оперетке. Я не какая-нибудь…
…Возлюбленная моя!
Автомобиль мчит меня в зоологический сад.
Чахлые деревья. 30 копеек за вход. Пожелтевшая трава.
У клетки большого зверя стоит маленькая девочка в порванном платьице и с голодным личиком.
Гордый человеческий детеныш!..
И большой зверь не делает зла маленькой девочке, как часто делают маленькие звери большим девушкам…