Лейтенант не очень удивился, когда после бани они вернулись к старшине и оказалось, что жена Пологалова уже дома. Она была в белом полотняном кителе с железнодорожными петлицами—грузноватая, полногрудая. На загорелом лице застыли настороженные голубые глаза.
«Вот уж никогда бы не поверила, что голубые глаза могут быть строгими!»— подумала Людмила.
— Александра Ивановна, — представилась Пологалова.
— Людмила.
— Значит решено, располагаться будете здесь,— тоном, не терпящим возражений, сказала Александра Ивановна.— А обедать пойдем к Ярцевым.
Лариса хлопотала на кухне, но стол уже был накрыт, и Александра Ивановна предложила Людмиле выбрать место.
— Мне все равно.
— Тогда садитесь сюда, — почему-то шепотом ответила Александра Ивановна. Она показала на диван, к которому, чтобы разместить всех, придвинули стол. Над диваном висел красивый ковер.
— Персидский?— спросила Людмила.
— Ходжентский,— также шопотом ответила Александра Ивановна и пояснила:—Наш, таджикский.
Мужчин не было, и Александра Ивановна занимала гостью.
В соседней комнате слышалась возня.
— Это — детская,— сказала Александра Ивановна,— и моя Томка здесь. Когда я на работе, Томка всегда у Ярцевых. Лариса, знаете, замечательный человек!
— Что же вы сейчас не идете к дочке?— спросила Людмила. — Или не хочется?
— Очень хочется! — снова шопотом заметила Александра Ивановна.— Но она увидит меня и будет капризничать. А так привыкла, что я прихожу за ней после работы, и молчит.— Строгость исчезла с ее лица: — Я потому и разговариваю шопотом.
В комнату шумно вошли мужчины. С капитаном Ярцевым Людмила уже познакомилась. А вот этого старшего лейтенанта видит впервые. Как у Акобира — густые, черные брови. Глубоко посаженные глаза. Нос с небольшой горбинкой.
— Анвар Мансуров.
Она уже слышала о нем от мужа и охотно притянула руку:
— Здравствуйте. Людмила.
Мансуров бесцеремонно разглядывал ее: смущенное личико с не очень-то выразительными чертами. Короткие льняные волосы. Неожиданно черные глаза. Голубая блузка с рукавами-фонариками.
«А в общем, миленькая»,—решил он и на правах друга сел рядом с ней. Пулатов вынужден был довольствоваться местом напротив.
Старшина развернул небольшой сверток, и к всеобщему удовольствию на столе появилась бутылка портвейна.
Обед прошел оживленно. Мансуров всё чаше поглядывал на свою черноглазую соседку.
— Нравится? — спросил Ярцев так, чтобы слышали все.
— Ничего.
Лариса и Александра Ивановна тотчас набросились на Мансурова: как можно говорить о женщине «ничего»? Они, может быть, в его понятии тоже «ничего»?!
— Нравится!— взмолился Мансуров.—Честное слово, нравится!
— Ну, тогда дело поправимое,— вмешался в разговор Пулатов.
— То есть?— не понял Мансуров.
— Я могу познакомить тебя точно с такой девушкой.—И лейтенант рассказал, что у Людмилы есть сестра — Леночка. Забавно было слышать, как они с Горским пришли на свидание и не могли различить, какая же из сестер Елена, а какая Людмила.
— Кто такой Горский?— недовольно спросил Мансуров.
— Моряк!— ответил Пулатов.
А Людмила добавила:
— Еще какой!
— Значит я опоздал,— Мансуров сказал это так, что трудно было понять: шутит он или говорит серьёзно.
В Фирюзеваре загудел пароход.
Мансуров заторопился.
— «Медуза»,— догадался Пулатов.
Мансуров кивнул. Старшина Пологалов пошел его провожать.
— На «Медузе» плавает капитаном приемный отец Анвара,—пояснил лейтенант,—вот он и неравнодушен к этой посудине.
Людмила грустно улыбнулась:
— У нас с сестренкой тоже вроде приемный отец. Василий Васильевич. Ты же знаешь.
Дежурный позвал капитана: звонил из отряда майор Серебренников.
«Наконец-то!»—обрадовался Ярцев. Он был уверен, что секретарь партийной комиссии продолжит разговор, начатый в ту памятную ночь, когда заснул Бородуля и задержали нарушителя границы. Серебренников — из тех людей, которые ничего не забывают и всё доводят до конца. Это знали в отряде, и Ярцев ломал голову, почему майор несколько дней молчал? Теперь он догадался: ему давали возможность подумать.
Пулатов тоже встал.
— Сиди,—остановил его капитан. Я быстро.
Лариса убрала со стола тарелки, принесла вазу с конфетами, старательно расставила чашки.