- Помилуйте, уважаемый, они сделали это без моего ведома, по своей воле, я-то тут причём? – степенное спокойствие старейшины дало трещину, и его голос всё сильнее походил на блеянье.
- Ты – глава диаспоры. Ты отвечаешь за поступки твоих земляков. Ты дал своим пидарасам этого турецкого имама! – мой голос походил на рык, слюна летела в лицо аксакала, заставляя его морщиться.
- Имама мне сказали взять звонком из Москвы. Что я мог сделать? – оправдание выглядело совсем уж неубедительны.
- Что мог сделать? – в злобе я коротко и резко ударил его кулаком в зубы, не отпуская бороду, а потом, отшагнув назад, и впечатал подошву ботинка ему под дых, сбивая с ног. Дёрнувшегося было племянника мгновенно приголубили прикладом по хребту, роняя на колени. В голову ему упёрся компенсатор АКС-74.
Я наклонился над старым:
- Что мог сделать?! Тебе подсказать номер дежурного ФСБ, пидор ты гнойный?! Ты не знал куда сообщить? Номер 02 забыл?!
Старика рывком подняли, поставив худыми коленями на асфальт. Ветерок шевелил его чёрные сатиновые трусы, дряблая кожа покрылась пупырышками. Я оглядел лица держащих его мужиков: они были собранные и мрачные, и в них не было ни капли жалости к парламентёру. Сплюнув кровью, Сархат сказал:
- Как бы то ни было, вы их убили всех. Давайте прекратим кровопролитие!
- Знаешь, таджик, у нас, у русских, у всех сразу, есть один общий дедушка. Дедушка Крылов. Он басни писал, ты может помнишь, со школы? Помнишь, чем заканчивается басня «волк на псарне»? – я выпрямился, сделал вдох, и прочитал:
И волчью вашу я давно натуру знаю;
А потому обычай мой:
С волками иначе не делать мировой,
Как снявши шкуру с них долой».
И тут же выпустил на Волка гончих стаю.
- Мы парламентёры. Парламентёров не убивают
- Конечно, парламентёров не убивают. Только какой из тебя парламентёр, сука?! Ты – террорист. А русские не ведут переговоров с террористами, они их мочат в сортире!
- Я – не террорист! Я ничего не делал!
- Да? А кто отправил сюда тридцать головорезов, которых нам пришлось убить?!
- Это не я! Это Реджеп! Он прибежал, сказал, что банда русских из кооператива убила троих из их группы и схватила Джабраила. Он сказал, что неверным надо отомстить, а Джабраила спасти. Выпросил оружие на оптовой базе, у союзников...
Не дав опомниться проговорившемуся старику, я с размаху пинаю его в живот, заставив скорчиться от боли.
- К союзникам, значит! Значит силы вторжения тебе братья навек?! Впрочем, это и так очевидно. Ну так вот, с твоих союзников мы тоже спросим. По полной. А пока спрос с тебя, как с союзника сил иностранного вторжения.
Старик взмолился:
- Русский! Христом-богом тебя заклинаю, мои дурни же никого не убили, как я понимаю? Они и стрелять то не умели! Вы же как в тире перещёлкали, это по звукам боя даже было слышно. Да и на вашей базе почти нет следов разрушений.
Если до этой фразы, мне казалось, что я взбешён до крайности, то после – понял, что до этого был вполне спокоен.
Второй пинок заставляет деда блевать с надрывом, до желчи.
- Никого не убили значит? А если убили, значит – нещитово? А ну иди сюда, паскуда! – я снова хватаю его за бороду, обращаюсь к Сидору, стоящему слегка в стороне:
- Где мальчишка?
Влад молча открывает воротину бокса, рядом с которым он стоит. Бойцы поднимают уже неспособного после моих побоев самостоятельно двигаться старикашку, и затаскивают внутрь.
- И этого бача-бази[1] тоже сюда давайте! – это я командую тем, кто держит молодого.
Солнце скрылось за облаками, да и вообще дело уже медленно клонилось к вечеру, так что глаза адаптировались быстро. Гараж был девственно пуст. Лишь на полу в правом дальнем углу лежал маленький свёрток из плащ-палатки.
Откинув брезент, я схватил старого за затылок, и как котёнка, носом начал тыкать его в труп мальчика.
- Это – никто?! Защеканка ты дешёвая, шалава вокзальная, это – никто?! Скажешь это его отцу? А, нет, мне попробуй! – впервые за очень много лет я орал. Орал в полный голос, на человека. Я ли это был? И человек ли был передо мной?
Я последний раз ткнул выродка носом в труп и отпустил его.
Немного придя в себя, всё ещё скрючившись в позе эмбриона, старый Сархат поднял на меня лицо.
- Прости, русский. Я готов принять смерть. Племянника только отпусти, я заплачу́.