- Нет конечно. Я скомандую остановку, да и всё. Документы все у нас при себе. Какие проблемы, бать?
- А скажи, внучек, ты хоть раз с донесением линию фронта пересекал?
- Ты как будто пересекал, мужик! – разговоры, в которых подчинённый начинает намекать командиру на его тупость, и глумится – до добра не доводят.
- Было дело когда-то давно… – дедок поднял руку и достал из-за водительского козырька документы.
Я взял их, машинально заглянув внутрь. Саркастическое замечание о том, что по возрасту наш шофёр мог переходить линию фронта разве играя в «казаков-разбойников» или в «зарницу», застряли у меня в горле. Я посмотрел на него ещё раз, первый раз внимательно. Высокий, худой, абсолютно седой, сухие узловатые руки со слегка провисшей рябой кожей. Нет, ему конечно не полтинник с мелочью, как мне показалось когда я с ним разговаривал. Ему шестьдесят, может даже шестьдесят два. Шестьдесят пять – край. Я снова посмотрел в права: год рождения тысяча девятьсот тридцать третий, тридцать первое марта. Как так-то? Дедушке за рулём восемьдесят с мелочью. И всё равно он слишком молод…
- Когда началась война, мне было восемь лет. В сентябре я собирался идти в первый класс, как тогда положено было. Жил я в небольшом посёлке Гомельской области, в Белоруссии. Отец ушёл на фронт через неделю. Тогда очень многие думали, мол война будет короткой. Малой кровью, могучим ударом, да на чужой территории. И всем хотелось на фронт – тоже шапку в немцев кинуть, пока драпануть не успели. В итоге драпали наши, сломя голову и теряя на ходу тапки. Предатель Павлов обеспечил для этого все условия, проигнорировав все приказы о подготовке к войне, и даже саму директиву о приведении войск в боевую готовность, в ночь на двадцать второе июня. А сам бросил вверенный ему военный округ и сбежал. Его конечно нашли и расстреляли, но это не повлияло на тот факт, что Западный Особый военный округ рухнул, не успев стать Западным фронтом и начать воевать. Это не восстановило сотни самолётов, сгоревших на аэродромах в первые часы войны, и не вернуло четыреста тысяч солдат, погибших и попавших в плен в десятках мелких котлов, так и не выбравшись к своим. Мой отец тоже сгинул где-то там, неизвестно где, неизвестно когда. Похоронку на него мы с матерью так и не увидели. А когда пришли немцы, я убежал к партизанам. Партизанские отряды появились почти сразу. В отряде мне всыпали ремня и выделили бойца, который отвёл меня домой к матери. Было очень больно и обидно. Ведь я был вполне взрослым мужчиной! Мне было целых восемь лет! – рассказывая о событиях более чем полувековой давности, старик сохранял внешнюю самоиронию, хотя по голову чувствовалось, что те воспоминания даются ему очень нелегко. – Дома мать взяла хворостину и надавала так, что я два дня ел стоя, но спустя полгода я снова убежал. Набрал за пазуху картохи из подпола и утёк. С едой уже тогда было так себе. В отряд меня конечно никто не принял, но я стал таскать разного рода донесения, мелкие вещи между партизанскими базами, иногда – и продукты из деревень. В общем стал посыльным, вроде того мальчонки, что сегодня бандиты убили. Через линию фронта я конечно же никогда не ходил, даже когда Красная Армия освобождала Белоруссию, но, как поднимаешь, определённое представление о перемещениях по тылам противника я имею.
Я сидел слегка прибитый данной информацией. Нет, я конечно видел, много раз видел в больницах людей, которые внешне сильно не соответствовали своему возрасту. Причём как правило люди выглядели старше. Но я встречал людей которые выглядели на семь лет моложе реального возраста, на десять. Но, блядь, не на двадцать же! А ещё рядом со мной сидел, и более того, уверенно вёл машину самый настоящий партизан Великой Отечественной. Плевать что он мальчишкой шнырял из посёлка в посёлок, и ни разу не выстрелил в оккупанта. Он всё равно там был. Видел. Участвовал. И быть может, на тех клочках бумаги, что он носил, были данные, существенно повлиявшие на боевые действия. Увидел партизан-разведчик военные эшелоны на станции, передал через мальчишку в отряд, в отряде радист отстучал в центр. И за линией фронта поднялись в воздух самолёты, долетели, сбросили бомбы. И несколько сотен Гансов, Жаков и Карлосов просто не доехали до фронта. Не выстрелили в Вань и Петь. Не изнасиловали Марин и Тамар. Не угнали на работу в Рейх Борь и Свет. Не онемечили маленького Красарма, дав ему имя новое Клаус. И все эти Вани, Пети, Марины, Тамары и Красармы остались живыми, родили детей. И их дети, или дети их детей, уже родили уже родили нас. Меня, Софью, Лясю, Витю Аргона… А не донеси вот он, этот мальчишка, тот несчастный клочок бумаги – кто-то просто бы не родился.