- Это практически одно и то же, – зло сказал он, убирая лекарство в карман, так и не воспользовавшись. Отец прошёл несколько метров и сел на бетон, поманив меня за собой. Я опустился рядом с ним, Юля наконец заметила нас и помахала рукой. Попытки приблизиться она не сделала. Пятнадцать метров, разделявшие нас, надёжно отделяли наш, ставший негромким, разговор от её ушей. – Икром был одним из моих учеников, к тому же ещё и жил рядом. Самый обычный гопник, каких и у тебя в школе было полно. Перебивался с двоечки на троечку, правда у меня учился неплохо. Но это потому что в крупных городах Таджикистана и сейчас-то немало русских, а тогда русский для многих был основным языком ежедневного общения. Мне оставалось только корректировать ошибки ну и учить тем тонкостям и правилам, которых учат и тех, для кого русский – родной и единственный. В девяносто первом году он закончил школу, восьмой класс, пошёл учиться в ПТУ. Там стал пить. Он и в школу-то нет-нет, да приходил пьяный или похмельный, а тут уже всерьёз началось. В школу приходил иногда – у него одноклассница, которая ему нравилась, осталась учиться в школе. Как-то раз, по дороге с работы я застал его в школьном дворе, с компанией учеников помладше, распивающих дешёвый портвейн. Когда я подошёл, малолетки быстро рассосались, всё же я был их учителем, а Икром, уже пьяный в стельку, начал барагозить. Орал, что типа он уже совершеннолетний, я ему больше не учитель, и вообще пошёл я. Ну а я дал ему слегка по соплям, да по печени, и за шкирку отволок его не куда-нибудь, а к деду. Даже не к отцу. А дед у него был ого-го, ветеран Великой Отечественной, два ордена Славы заслужил в ШИСБРе[2]. Тогда ещё был вполне крепкий дядька. Дедушка поблагодарил меня, а когда я ушёл, вломил ему так, что внучёк в больницу лёг, вроде как с лестницы упал. Три раза. И отцу его, Парвизу, функционеру горкома средней руки, досталось на орехи здорово. Извиняться он приходил ко мне с фингалом. Это Средняя Азия, там на старшего родственника не то что руку поднять нельзя, там даже защищаться от побоев грешно. Когда Икром вышел из больницы, тоже пришёл, извинился. Я думал, на этом инцидент исчерпан, и даже забыл о нём. По крайней мере когда Икром пришёл ко мне, и предложил спрятать тебя с мамой в горах у родственников, я подвоха не почувствовал, – в голосе отца чувствовалась горечь.
Он тяжело вздохнул, помолчал немного, и продолжил:
- Кизил-кишлак оказался перевалочной базой контрабандистов из Афгна. Причём «крышу» контрабандистам обеспечивал Парвиз. Не знаю уж, что они хотели сделать поначалу, но по факту через пару дней после вашего отъезда, мне позвонили, дали поговорить минуту с Адой, и потребовали за ваше возвращение двадцать тысяч рублей. Откуда они взяли такую сумму – я не представляю. Мы жили на мою учительскую зарплату, и никаких сколько-нибудь существенных накоплений у меня не было. И в тот же день ко мне заявился Икром. Видимо поглумится хотел, ну и понюхать моё настроение. Этот гнусный выблядок, – на этом месте я вздрогнул: отец ни разу не матерился при мне за всю мою жизнь, – сам себя сдал. Просто посмотрев на эту гнусную ухмылку, я всё понял. А дальше всё произошло довольно быстро. Мы как раз с Хегаем-старшим сидели, думали что делать: как ты помнишь, его семья была там же, и с него требовали столько же. Мы только взглядами обменялись, и потащили Икрома в подвал. Лёнька же в Афгане служил, особо не церемонился. Сбегал в кабинет труда за инструментом, и через час мы знали всё. Ещё несколько часов ушли на сбор друзей и оружия. Его было тогда как грязи, можно сказать по цене металлолома. Закинули в РАФик этого пидора, в качестве проводника, и поехали. По дороге заехали в одну воинскую часть, где нам бывший комбат Лёньки под честное слово дал бэтр и трёх бойцов. Иногда вспоминаю – сам себе не верю, какой ужас тогда творился. Власти тогда можно сказать не было никакой, что «юрчики», что «вовчики» были сами себе хозяева, каждый комбат – сам себе президент. В кишлак мы ворвались под утро, с ходу снеся бронёй забор и угол дома. На главной улице рядом с плакатом с какой-то цитатой из Ленина висели два почерневших трупа. А дальше… Я плохо помню… Я подумал что вас тоже убили… Кизил-кишлака больше нет. Дома раскатали бронёй, мужиков, кто не сбежал, перестреляли. А Парвизу я вогнал штык в кишки, провернул и живого прибил к воротам. С Икромджоном наверное хотел сделать что-то подобное, но меня остановил окрик твоей мамы. Я как будто из тела выходил, а от её крика вернулся обратно. Икрома мы даже до ближайшего райцентра довезли, у ЦРБ выкинули. И практически в тот же день уехали сюда, вместе с Хегаями. Выбора особого не было: в Казахстане, у мамы, могла начаться такая же петрушка как в Таджикистане, а больше нигде у нас знакомых не было. В Город я ещё в студотряде приезжал, брежневки строить. А дальше ты знаешь…