- Здравствуйте. Мы студенты-четверокурсники ГГМУ, лечфак. Помощь нужна?
Женщина подвисла на пару секунд, а потом молча распахнула дверь, впуская нас. Этот ОРИТ оказался почти точной копией того, в котором я проходил практику после первого курса: два коридора сходящихся под прямым углом, двери палат и вспомогательные помещения. Сразу возле входа была решётчатая дверь каморки для хранения наркотических препаратов.
- Хиркостюмы есть? – без особой надежды спросила главврач.
Мы отрицательно помотали головами:
- Нет. Ни халатов, ни шапочек, ни даже тапок. Только готовность работать на износ.
- Маша! – когда из-за угла показалась бабулька замученного вида, на нас указали подбородком – Найди во что переодеть. Это волонтёры.
И скрылась в палате, оставив нас наедине с сестрой-хозяйкой. Та, без слов, отвела нас в раздевалку для персонала, и довольно быстро нашла нам по хирургическому костюму, шапочке и паре сланцев. Одежда была далеко не новая, но вполне приличная. Переодевшись, мы последовали в палату вслед за доктором, она сидела на посту и что-то писала за столом. Пост в реанимации – это не то же самое, что в любом другом отделении. Во-первых располагается этот пост непосредственно внутри палаты, чтобы все пациенты были на виду. А во-вторых он не сестринский, а врачебный. За людьми, которые не одной, а сразу двумя ногами в могиле (реанимация в буквальном переводе, ни много, ни мало – оживление, одушевление, если угодно) постоянно наблюдает врач анестезиолог-реаниматолог, а не медсестра. Сама палата была рассчитана мест на десять, вряд ли больше, но сейчас тут стояло шестнадцать функциональных кроватей, между которыми места едва хватало чтобы пройти.
Прежде чем мы успели доложиться, один из кардиомониторов включил сирену, подавая сигнал об остановке сердца.
Доктор подняла голову от истории болезни, и обратилась ко мне:
- Как тебя зовут?
- Юра. А вас?
- Тамара Васильевна. Юр, трупы собирать умеете? – дождавшись утвердительного кивка, она продолжила – Отключи сирену, и убирайте её. Отмучалась наконец, – не дожидаясь вопроса, сразу пояснила: – саркома лёгких, четвёртая стадия. Метастазы в печень, почки и лимфоузлы по кругу.
Ну да. Реанимационные мероприятия при таком диагнозе уже не показаны. Ушёл человек – значит ушёл.
- Перчатки и бинты на столике, мешки – в биксовой, каталка – в коридоре, – продолжила она, не отрываясь от бумаг.
Переглянувшись с Юлей, мы отправились выполнять распоряжение. Перчатки как обычно были маловаты: сколько раз приходил на практику в отделения, столько раз приходилось натягивать семёрку на свою восемь с половиной. Впрочем, в этот раз всё было не столь печально: на столике нашлась коробка виниловых перчаток размера L, а это восьмёрка, которая натягивается на мои руки почти без мата. Надев защиту, я привёз из коридора каталку, зацепив по пути чёрный мешок для трупов. Когда я вернулся, Юля уже сняла с умершей крестик, достала мочевой катетер и подвязала челюсть. Бабуська была не так чтобы сильно старой. Слегка за пятьдесят – не более. Когда-то довольно крупная, от рака она высохла. От этого дряблая кожа, покрытая липкой холодной испариной, лежала неприятными складками, а пустые кожаные мешки когда-то крупной груди обвисли в разные стороны, сосками почти касаясь простыни. Крайне неприятное зрелище. Впрочем, смерть вообще – штука так себе. Я помог Юле связать медленно деревенеющие руки трупа на груди, расстелил и расстегнул мешок, а потом перекинул тело в простыне на каталку. Оно было совсем лёгким: килограммов сорок, может сорок пять. Я справился без проблем: Юля только чуть придержала ножной край простыни, чтобы не стукать труп. Вроде ему и без разницы, а всё равно стараешься всё делать аккуратно. Пока я кантовал мёртвую, вытаскивая из-под неё казённую простынь, девушка получила у доктора бирку, и как только я закончил – надела на большой палец ноги. Хоть в чём-то кино не врёт. Мне оставалось лишь застегнуть над умершей молнию.
- Трупохранилище в подвале. От лифта прямо по коридору к лестнице. Там пандус в подвал. Вот ключ – не отрываясь от бумаг, к которым степлером уже был прибит зип-лок с крестиком, она протянула нам ключ.
В молчании мы вывезли покойницу из отделения, на грузовом лифте довезли до первого этажа и спустили в трупохранилище. Стеллажи в небольшом прохладном помещении были заняты чёрными мешками сплошь, мне пришлось подвинуть двоих, чтобы впихнуть на полку нашу бабку. Так и в Донбассе было поначалу: вроде бы от обстрелов гибло один-два человека в день, а морги забиты. Просто от запредельного уровня стресса обостряются все хронические заболевания, а из-за резкого возрастания нагрузки на здравоохранение, так же резко падает его качество. Страдает скорость оказания, появляется дефицит медикаментов, врачи устают.