Мы вернулись в отделение и снова подошли к главному.
- Готово. Что дальше? – я положил ключ на стол.
Врач отложила ручку, потёрла лицо руками и посмотрела на нас.
- А что вы умеете?
- Все сестринские манипуляции. Инъекции внутримышечные, внутривенные, капельницы, катетеры… Клизмы, промывание желудка, забор основных анализов… – взялся перечислять я.
- Я ещё шить умею, – подняла руку Юля.
- Я – нет, – мотнул я головой в ответ на вопросительный взгляд. – У нас оперативку преподаёт Тотошкин, ему слегка за восемьдесят и он близок к маразму. На занятиях вместо того чтобы учиться оперировать мы слушаем рассказы о его успехах. Причём одни и те же, обильно сдобренные мордовской бранью.
- Алексей Анатольевич? – глаза доктора округлились. – Помню, помню. Ещё когда я училась, он уже был старым упырём. На экзамене по оперативной хирургии он с меня три пота согнал… Впрочем, тогда этот старый упырь был немногим старше меня сейчас… Так значит он ещё жив?
- Живее всех живых. Мне кажется, он ещё меня переживёт. Он сам говорит, что Тотошкин вечный, и все кто ему хотел зла – сдохли.
- Да, любит он это слово, – Тамара Васильевна снова взялась за ручку. – Листы назначений на сестринских столах лежат. Девочки спят, их всего две, и они уже двадцать восемь часов не спали. Дольше только главврач на ногах был, я их всех в сестринской уговорила лечь час назад…
- А я подумал что главный – это вы.
- Нет. Я – завотделением. На данный момент – она широко зевнула – один из трёх человек, которые сейчас бодрствуют в отделении, не считая вас. Главный – Сергей Петрович Ларионов, тоже анестезиолог-реаниматолог. Вчера, когда ввели режим ЧС, он вызвал на работу всех. Всех, у кого был выходной, кто в отпуске был. Ну из тех кто трубку взял, и не додумался сказать что улетел на выходные к бабушке в Гватемалу. А сам Петрович к нам пришёл: у нас на днях один врач уволился, другая легла в ЭХО[1] с аппендицитом. С ним нас стало четверо, лучше, конечно, чем было, но всё равно жопа полная. Особенно если учесть что сестёр две. Остальные отказались выйти на работу. Одна прямо отказалась, другая просто трубку не взяла. Мы ещё вчера начали захлёбываться от волны самообращенцев. А какой ужас они рассказывают… Знаете же что произошло в Городе?
- Ну, в общих чертах… – демонстрировать свою осведомлённость не стоило.
- В Городе были теракты какие-то, взрывы, аварии. Коммуналка не работает, а народ кинулся в драку все против всех. Анальнисты, гастры, коммунисты, просто гопники… Полный хаос и неразбериха. Появилось много убитых и раненых. Плюс всё хроническое что было повылезало у всех и сразу. В Городе с медициной тоже какой-то ужас приключился, и кто мог – бежали сюда. Получилось, похоже, не у всех. Вот та девушка – она показала на пациентку в углу палаты – по дороге получила пулевое в лёгкое. Сама бы не поверила, если бы лично не давала ей наркоз. Как она вообще осталось живой мне непонятно… Кстати, а вы то здесь как оказались? Вы студенты, когда всё началось, должны были быть на занятиях.
Прежде чем Юля успела что-то сказать, я брякнул первое что пришло в голову:
- Мы квартиру снимаем возле мясокомбината. До Города далеко конечно ездить по утрам, зато существенно дешевле. – Версия предельно идиотская, но и передо мной не следователь, а замученная тётка, мечтающая поспать хотя бы пару часов. – А в тот день уснуть долго не могли, – я сделал жест «ну вы понимаете» – на учёбу проспали и решили прогулять. А потом началась эта фигня…
- Повезло вам, – мой ответ действительно удовлетворил собеседницу. – Листы назначений на сестринских столах. Ты, Юр, на гнойный пост, а ты, – она указала ручкой на Юлю, – со мной на чистом. Будут вопросы – подходите.
Я кивнул и вышел. Постов два, коридоров – тоже. Совпадение? Не думаю. Если быть точным – знаю, что нет. Я зашёл в гнойную палату. Она была практически точной копией «чистой», с одной лишь разницей: в углу у стены, прикрученный к полу, стоял монстр противоожоговой кровати – ультрадорогой агрегат сходный своим устройством с судном на воздушной подушке. Ну или с аэрохоккеем, если угодно. Сейчас он был включен, и на «облаке» лежал пациент, всё туловище, лицо и руки которого были в бинтах. Всё остальное место в палате занимали обычные функциональные кровати, каковых здесь поместилось четырнадцать. Возле стеклянного шкафа стояла женщина в розовом хирургическом костюме и набирала в двадцатикубовый шприц какое-то лекарство.