- День добрый.
- Вечер уже, молодой человек, – она обернулась. Лет под пятьдесят, грузноватая, усталая. – Кто вы?
- Я волонтёр из медунивера. Меня завотделением послала на помощь. Командуйте.
- Какой курс?
- Четвёртый.
- Хорошо, – он кивнула. – Помоги набрать эпинефрин в инфузоматы. Три шприца я сделала, ещё пять надо.
- Добро, – я прошёл к шкафу.
Рядом с ним на полу стояла большая картонная коробка с целым граммом адреналина: тысяча миллилитровых ампул по одному миллиграмму, в пачках по пять штук. Я стал доставать их из коробки и ломать коричневые стеклянные головки, выставляя ампулы в ряд. Медсестра высасывала из них шприцомлекарства. Разделение труда, типа. Закончили мы довольно быстро. Готовые аппараты, снаряжённые адреналином, медсестра, так пока и остававшаяся неизвестной, понесла ставить пациентам, а я остался ссыпать пустые ампулы в пакет с отходами класса Г.
- Закончишь – смени мешок этому ханыге, и свищ обработать не забудь, – проходя по палате она показала мне на одного из пациентов.
Предчувствуя нехорошее, я отставил звякнувший стеклом пакет и подошёл к указанному пациенту: так и есть, колоностома, и мешок, который нужно сменить – под завязку набит говном. Знаем, проходили. Сменные мешки предусмотрительно торчали в ногах кровати. Слегка поморщившись (скорее для проформы, правда, ибо ничего особо нового, хоть и приятного мало), я откинул простынь с пациента, и аккуратненько снял пластиковый пакет, временно заменяющий мужичку крайне пропитого вида прямую кишку.
- А что с ним? – спросил я, обрабатывая дыру в животе, к которой был выведен кишечник.
- Застарелая колото-резаная рана прямой кишки, – откликнулась мелсестра.
- Это как, застарелая? – я слегка офигел.
- А вот так вот, – раздражённо пояснила она. – К нам он приехал уже без сознания, но скоряки записали со слов соседей: бухал в компании соседа и его жены несколько дней. В ходе попойки, на почве ревности сосед засунул ему в жопу столовый нож, разрезав оба сфинктора. Видимо спящему. После чего вытащил и они продолжили синячить. Пили ещё дня два, пока этот гуманид наконец не почувствовал себя плохо и не вызвал скорую.
- Мда… Перитонит?
- Да. Летальность около восьмидесяти процентов, но конкретно этот скорее всего выкарабкается. А вот срать самостоятельно не сможет долго.
- Зачем только выкарабкиваться ему, непонятно… – пробормотал я себе под нос и распрямился. Осталось лишь утилизировать зловонный сосуд и сменить перчатки, что я и сделал в санитарской, выдавив содержимое в унитаз, а сам пакетик вместе с перчатками кинув в жёлтый мешок с биологически опасными отходами.
- Тын-дын-дын. Тын-дын-дын, – по отделению раздался звук домофона, как раз когда я в новых перчатках выходил в коридор.
Не мудрствуя лукаво я зашагал к выходу из отделения. Дверь открылась, вошёл пожилой усатый доктор и потянул за собой каталку, с лежащей на ней девушкой. Девушка дышала сама, что уже радовало. Я схватился за задний край каталки помог завезти её в «чистую» палату. Заведующая подняла голову от стола:
- Что с ней?
- Гипергликемическая кома, СД-1, сахар был в космосе. Уже в приёмнике фибрильнула, но получив сотку, пошла[2]. Инсулин сделали, остальное давайте сами, – он обернулся ко мне – Давай, помоги мне. Раз, два!
Мы перекинули девушку с каталки на кровать, матрас на которой Юля уже успела протереть после бабки дезраствором и застелить новой простынёй. Сама девушка уже несла систему и литровую бутыль физраствора. Усатый доктор отдал историю болезни Тамаре Васильевне и уже на выходе обернулся:
- Кстати, её парнишка привёз на машине. У него взрывная травма ноги, много осколков. Плохой очень. Как ехал – непонятно. Он сейчас в шестой, часа через полтора, если повезёт, привезут к вам. Развлекайтесь! – и ушёл.
- Кислород, капельницу, мочевой катетер. Препараты наберу сама, – заведующая тяжело поднялась из-за стола, её приказания были короткими и хлёсткими. Ещё на первом курсе мне пришла в голову мысль, что медицина – это женская армия. Врачи – офицеры, медсёстры – сержанты, санитары – рядовой состав. Сестра-хозяйка – чем не старшина? В медицине работает много мужчин, ну так и в вооружённых силах немало женщин, пусть и не на столько. Конечно же всякая аналогия ложна, но так уж она напрашивается, порой… Впрочем, мысль о необходимости военизации здравоохранения в моей голове сидит давно и укрепляется с каждым годом, с каждой смертью от долбоебизма. Особенно когда смерть детская, а долбоебизм – взрослый. Что прикажете делать с тупорылой мамашей-веганшей, которая ребёнка кормит травой? Мальчик в пять выглядит на два и никогда не пробовал не то что мяса, но даже яиц и творога. У него рахит, отставание в физическом развитии и сломанная жизнь. Зато ни одна зверюшка не пострадала, блять. А бывает и хуже: например отказ от госпитализации при остром аппендиците. Да это у него же просто колика, он сейчас полежит и у него всё пройдёт, вы просто тупые и ничего не знаете. Яжмать! Я рожала! А у вас дети есть? Да что вы можете знать! Вам просто премии выписывают за операции! Раз объясняешь, второй, третий… Отказ и всё. А когда прокуратура таких сук пытается привлечь к ответственности, они невинно хлопают глазами, «ой, а я не знала, доктора непонятно объяснили» и заливаются горючими слезами, ребёночек-то умер! Уморили злые врачи кровиночку. Да ты сама, сука, его убила! А ведь помимо таких, на самом деле уникальных и вопиющих случаев, бывают и совершенно банальные: деклассированные туберкулёзники, не желающие лечиться, вичовые и гепатитные наркоманы, не знающие, что такое презерватив, и антипрививочники как отдельный класс анацефалов. И они поймут только силу, ибо глухому не расскажешь, слепому не покажешь, тупому – не докажешь.