Удивительно, но диверсант всё ещё не очухался: видимо где-то в промежутке между попыткой побега и приездом сюда, у него кончился запал. Всё, сломался Рэмбо, понял, что Америка больше не с ним. Он пришёл в сознание, но был вял и заторможен, лежал спокойно, и не сопротивлялся, когда мы вытаскивали его из багажника, и даже когда волочили в гараж без штанов. Смотри ка… Может даже пытать не придётся, сам всё расскажет. Безвольное туловище мы аккуратно, ногами вниз, сбросили в яму. Всё, дела закончены, до отъезда ещё минут десять. Можно немножко поныть и порефлексировать.
Подхватив с подноса второй бутерброд, в расстройстве я вышел из шумного гаража, вдохнул пыльного воздуха и присел на кирпич, валяющийся в нескольких метрах от ворот. Положил на колени карабин, снял каску и задумался. Но не успел я погрузиться в невесёлые пиздострадальческие думы, как сзади тихо скрипнула дверь. Оборачиваться не хотелось – сзади все свои, мало ли кто до ветру пошёл… несколько лёгких шагов по асфальту – женщина… звук приближается – идёт в мою сторону… Похоже, Софья поняла, что что-то сделала не так. На жёсткий нейлон разгрузки ложится ласковая ручка. Всё ещё не хочется оборачиваться, хоть лёд на сердце и плавится. Накрываю ладонью в перчатке нежные пальчики, прижимаюсь щекой к бархатистой коже. Женская рука осторожно высвобождается из-под моей и запускается в мои волосы. Блин, Сонька никогда в жизни не позволяла себе таких проявлений ласки! За одно это я ей всё на свете прощу! Пальцы проходят по моей голове от затылка ко лбу, потом обратно – на краткий миг в поле зрения попадает ноготь – короткий, аккуратный, ухоженный, без капли лака. Стоп! Что?! У Сони длинные пальцы пианистки, и хоть профессия не позволяет иметь длинные ногти, они всегда покрыты затейливым рисунком в дорогом салоне. Оборачиваюсь всем телом. За моей спиной стоит Ляйсан. Левая рука, которой она меня только что ласкала, отдёрнута, в правой – кружка с чаем, из прозрачного стекла, на лице – лёгкая растерянность и смущение. Видимо я слишком резко обернулся и напугал её.
- Я тебе тут чаю принесла – бутерброд запить, а то, что ты в сухомятку будешь…
- Да у меня гидратор… – хосспади, что я несу? Что я за мудак? Какой, на хрен, гидратор?! Обрываюсь на полуслове, выдыхаю и исправляюсь:
- Спасибо, Лясь, – принимаю из её рук кружку, отпиваю. Чай очень горячий, и приторно сладкий. – Посидишь со мной минутку?
Я лихорадочно пытаюсь сообразить, куда её можно посадить – кирпич, предположим, второй есть – ими сосед створки ворот подпирает в открытом состоянии, но это я на кирпиче могу спокойно сидеть, девушке такое предлагать как-то не хочется. Подстелить бы что… не разгрузку же…
- Подожди секунду, – я передаю чай с бутербродом Лясе и захожу в гараж: под верстаком валяется обломок доски от поддона – как он туда попал, если честно, я не в курсе, ну да хрен с ним. Беру доску, со стенки снимаю замызганную рубашку-поло – она тут висит в качестве рабочей одежды. Пойдёт.
Выхожу, доска ложится на два кирпича, футболка выворачивается наизнанку и стелется на доску. Девушка смотрит за изготовлением эрзац-лавочки с каким-то странным умилением. Как будто мне пять лет, и я вручаю ей собственноручно сделанную в детском саду аппликацию к восьмому марта. Ни слова не говоря, садится, я падаю рядом. Доска коротенькая, и мы оказываемся почти вплотную. Снимаю перчатки, засовывая их под жилет, забираю свой чай, откусываю бутерброд. С полминуты мы просто сидим молча – парень в зелёном и девушка в синем, и как-то даже неловкости нет. Хорошо… Наконец тишина обрывается: