Я стыдливо пожал плечами.
- Ну раз возражений нет, тогда принимается. Будите людей, через десять минут выезжаем. Все распоряжения относительно задач для остающихся Юра получил от меня ещё ночью. По ко́ням, – подвёл итог командир.
Немного помедлив в задумчивости, непонятно о чём подумав и почесав репу, я последним покинул совещание. Теперь уже можно было с чистой совестью постучать в стекло УАЗа, но смысла это уже не имело: пока я медлил, впередиидущие успели разбудить всех, и проснувшиеся обитатели машины вовсю разминали свои затёкшие от сна в неудобных позах тела.
Я выхватил взглядом Софью, делающую зарядку возле машины. Подошёл.
- Доброе утро, Сонь. Выспалась?
- Относительно, – девушка осмотрела меня с ног до головы и сделала для себя какие-то выводы, а потом закинула ногу на стену гаража, делая растяжку – кроссовок оказался выше головы. – Мы ведь не влезем все в три машины?
- Не влезете. Поедем в два приёма. Первым рейсом увезут детей и раненого с женой, а вторым уже повезём тебя, мать Бамбука и семью Богомягковых. Первоначальные планы пришлось сильно изменить, но не переживай, не позже сегодняшнего вечера ты обнимешься с отцом.
- Да я не переживаю, Юр. Можешь объяснить мне, что вчера произошло? Когда ты осенью рассказал мне про эти свои шашлычные шифры, я подумала, что это шутка дурацкая. Я ведь знаю, кто ты такой на самом деле. Ты пыжишься-пыжишься показаться перед всеми таким брутальным природным альфачом, и у тебя это даже неплохо получается – девки перед тобой наперегонки ноги раздвигают, парни по кругу обходят. Ты увешался стволами и ножами, но меня ты не обманешь никогда – где-то там, в глубине, подо всей этой фальшью – маленький обидчивый ребёнок, забитый и затюканный. Очень капризный и ревнивый, – Соня, не отрываясь смотрела мне в лицо, прямо и спокойно, и мне, от чего-то очень захотелось отвести взгляд.
И все-таки я выдержал. Подумал немного, проглотил ком в горле, а потом ответил:
- Что, пришла пора откровений? Несколько лет не могли поговорить на чистоту, и вот время настало? Ну договаривай тогда, – кровь отлила от моего лица, и каждое слово давалось мне с трудом. Она говорила правду. Неприятную, горькую, очень глубоко сидящую правду. Действительно забитый, действительно обидчивый, действительно пыжусь. Просто в конце начальной школы я понял, что единственный способ не быть съеденным до конца – стать акулой самому – если не по сути (что невозможно), то хотя бы внешне. Омега, которого одноклассники в школе лежачего пинали впятером, мешая друг другу, от страха начал чудить так, что порой и природные альфы сдавали назад, чтобы не связываться с психом. Со временем накопился опыт конфликтов, сформировался имидж и модель поведения, и к шестнадцати годам я преобразился из зачморённого сына беженца, в ту странную и очень противоречивую фиговину, которой являюсь сейчас.
Девушка опустила ногу со стены и шагнув, оказалась почти вплотную ко мне. Наши лица почти соприкоснулись, и мне на секунду даже показалось, что она меня сейчас поцелует, но нет. Помедлив несколько секунд, всматриваясь в мои глаза она продолжила:
- А что продолжать? Ты любишь меня. По крайней мере любил, до вчерашнего дня. Это я знаю точно. Как я к тебе отношусь – не знаю. Никогда не могла понять, и даже сформулировать своё непонимание. Вчера, сидя вот на этом самом месте и слушая вопли того мужика, что вы привезли, я долго думала об этом. Пожалуй, впервые с момента нашего знакомства. Ты мне очень дорог. Порой мне кажется, что я не могу без тебя жить. Без маленького, обидчивого, упрямого и такого трогательно-заботливого Халика Худайберды. Но мне противен альфа-самец, Грязный Шлюх Юрий Семёнов. Его мне не то, что поцеловать, прикасаться к нему противно.
Я оторопел. Завис как компьютер. Куда делась та принцесса на горошине, которую я знал? Где до предела эгоцентричная аристократка, больше всего на свете ненавидящая критику в свой адрес, и от того почти не способная к рациональным поступкам? Каждое действие которой – эмоция. Думать и анализировать – это только про лекции и семинары. За последний год, наматывая на кулак восьмисотый километр моих нервов, Софья всякий раз сильно обижалась и отказывалась разговаривать, когда я задавал ей простой, в сущности, вопрос: кто я для тебя? А сейчас бац! Чехов! Из ружья! Бронебойным цельсь! Пли! Эффект от её слов был сродни выстрелу дробовика двенадцатого калибра в лифте, без наушников. Оглушённость, почти контузия, разве что кровь из ушей не пошла.