Ваххабит Джабраил медленно, но верно делал из гастарбайтеров, большинство из которых были совсем молодыми ещё парнями, религиозных фанатиков. В диаспоре быстро сошли на нет традиционные «корпоративы» на Новый год и Майские (ибо празднование немусульманских праздников – харам), жёстко было пресечено курение анаши, употребление нацвая и алкоголя, которые вообще в Средней Азии в чести.
Будучи вполне взрослым и опытным мужиком, Икром понимал, что вся эта хрень неспроста, и просто так, само, ничего не рассосётся. Да и пальцы, судя по одной из оговорок, ему покромсали «вовчики», так что любить исламистов у него повода не было. В итоге было принято решение валить куда-то ещё дальше, тем более что вид на жительство, полученный год назад, фактически устранял необходимость в «крыше» со стороны диаспоры. Надо было лишь выбрать направление, дату и сделать первый шаг. Однако дело постоянно откладывалось. Не понос – так золотуха. Всегда находились неотложные дела, шабашки и иные поводы отложить поездку. Да и Риту – разведёнку с прицепом из местных, кидать не очень-то хотелось. Джоник даже подумывал о женитьбе и лелеял мечты о спокойной жизни гражданина России. Пусть у него не было нормального образования, зато русский он знал хорошо ещё со школы, где попался талантливый учитель, а уж за десяток с лихуем лет жизни в России довёл его почти до совершенства.
Но не сложилось. Откладывания ситуации на «потом» довели ситуацию до позавчерашнего дня, когда в вотсапе пришло сообщение от главы диаспоры, с просьбой вечером непременно прибыть на общее собрание в одном из складов на продуктовой базе, где он работал. Это не слишком то удивило Джоника: такие собрания не были редкостью, на них доводились некоторые вопросы общего характера: где работать, где не работать, как вести себя с теми или иными представителями власти, куда звонить в случае чего и всё такое. Кроме того, устраивались собрания, и чтобы поделиться радостями или горестями. В прошлый раз Хуршед, штукатур со стройки, варил на всех плов по случаю рождения второго сына и принимал поздравления. А в позапрошлый – Ахмеду скидывались на билет домой – его отец находился при смерти.
Но в этот раз склад встретил не трауром и не праздником, а чистым полом и завешенными фигурками человечков на пожарных указателях. Всё говорило о торжественной молитве, хотя день был далеко не пятничный, и праздников мусульманских не намечалось. А ещё пахло ружейной смазкой, запах которой пробивался даже сквозь пропитавшие тут всё и вся запахами лука, чеснока и гнилых овощей. Когда вошёл Джабраил, в сопровождении нескольких бородатых молодцов с автоматами, худшие опасения Икрома подтвердились. Дотянул. Нарыв лопнул сам, так что теперь придётся расхлёбывать. В проповеди Джабраил призвал всех на джихад против русских кафиров, и пообещал, что Аллах покарает отступников и проклянёт до седьмого колена. Малолетки, по восемнадцать-двадцать лет орали «Аллах акбар» и обещали резать неверных как баранов. В общем «москаляку на гiляку» муслим-стайл.
Тут Джонни и хотел свалить, по-добру, по-здорову, но не тут-то было. Джабраил мягко остановил его в дверях, и поинтересовался здоровьем родственников, оставшихся в Таджикистане, потом справился о здоровье Маргариты, а затем сразу напомнил о проклятии Аллаха для отступников джихада. Икромджону повторять два раза не пришлось, намёк он понял. Как политически неблагонадёжного кадра, Икромджона, Джабраил оставил рядом с собой.
Ночь диаспора провела в молитве. Все после работы клевали носом, но держались. Часов около пяти утра, когда белая ночь окончательно сменилась утром, все попадали спать, многие прямо там же – в молельном зале. В полдень был объявлен подъём, новоиспечённых воинов Джихада, уже почти шахидов, наскоро накормили бич пакетами, разделили на группы человек по восемь-десять и, вооружив подручным инструментом взятым на стройке недалеко (строился ещё один высотный дом микрорайона «для своих» разослали в разные части города, по заранее расписанным адресам. Икромджон находился при Джабраиле в должности «принеси-подай», с обречённостью приговорённого к расстрелу выдавая молодым дебилам арматуру, молотки и всякое такое. Он понимал, что за участие в вооружённом мятеже ему ничего хорошего не светит. Ноги унести и родственников не подставить – уже за счастье будет.
Несмотря на острый запах солидола, огнестрельного оружия никому не дали. Икром вообще его не видел, за исключением двух «калашей» в руках турецких наёмников (по предположению Джоника, неизвестно на чём основанному), стоящих за спиной Гаврюши (как я окрестил про себя Джабраила). Оно, в общем-то и понятно: в пушечное мясо вербовали далеко не всех: всего в диаспоре было около тысячи взрослых мужчин, главным образом семейные мужики в промежутке от тридцати до сорока. У кого жёны с детьми были здесь, у кого – дома в Таджикистане. В общем руководство явно не хотело иметь огромное количество потенциальных дезертиров и стукачей, а потому рекрутировало только молодых одиноких парней, неофитов, которые наиболее подвержены влиянию и хотят быть святее Папы Римского (иншалла), хотят быть героями. В армии почти никто из этой примерно сотни молодых долбоёбов не служил, и оружием пользоваться, соответственно, не умел. Так что оно им, в общем-то, было и ни к чему.