– Тамара Сергеевна, как вовремя, – обрадовался немец, – обожаю ваш чай.
Всё, немец, – ты попал! Потому что друзья баклажанихи – мои враги. Ты мне и так не понравился с самого начала, а теперь и вовсе начал бесить.
– Всё для вас, – слащаво улыбнулась секретарша и принялась наливать чай.
Это стало последней каплей. Низ живота стянуло судорогой. Я закусила губу и, поскольку разговор за столом и не думал смолкать, а перебивать вроде как невежливо, стартанула в сторону двери, не утруждая себя объяснениями.
– Евгения Николаевна?
Я даже не обернулась. Прямиком бросилась на первый этаж, проклиная горе строителей. Неужели нельзя было предусмотреть уборную и на втором этаже?
Десять минут спустя, довольная как стадо слонов, я вплыла в приемную. Тут на удивление оказалось пусто. Только горел экран монитора на столе баклажанихи. Смотаться по своим делам не посмела бы. Наверняка за конфетами послали.
Пожала плечами, подошла к двери и застыла, потому что услышала, как хриплый голос Петермана произнес заветное слово «сделка». И я опять опустилась до подслушивания. Каюсь, не смогла удержаться и отказать себе в этом удовольствии.
– Вась, пойми меня. Ждал. Честно, пять лет ждал. И ничего. Одни убытки. Вытягивал за уши перед советом директоров, как мог. Больше не буду.
– Ян, и ты пойми. Какая прибыль при такой организации производства? Давай модернизируем и всё будет.
В голосе Луганского жалобные нотки. В первый раз слышу, чтобы он так разговаривал.
– Где ты был со своей модернизацией четыре года назад? – спросил его немец.
– Знаю, – тихо ответил тот, – не подумал.
Они замолчали на несколько мгновений. А потом Васек убитым голосом выдавил:
– И кому ты нас решил продать?
– Пивоварам. Они сначала думали, что от города далековато будет, а потом переиграли планы. На ферме поставят свой завод.
– А скот?
– На мясокомбинат, – безжалостно ответил Петерман.
– Поля?
– Засеют процентов десять-двадцать пивоваренным ячменем.
– А персонал?
– Штат сократят вчетверо, как минимум.
После этих слов слушать дальше расхотелось. Я, отпрянув от двери, уселась на ближайший стул.
Сижу, пошаркиваю ножкой по протертому линолеуму и понимаю, что совсем не хочу возвращаться в кабинет. Для чего? Чтобы продолжать рассказывать то, что никому сто лет не нужно? Если Петерман для себя решил избавиться от колхоза, то ни мое красноречие, ни обаяние этого не изменит.
Внутри все будто оборвалось, и опустились руки. Вот и поработала ты, Женька. Когда же ты перестанешь верить во вселенскую справедливость? Не бывает ее. Есть только деньги и их безграничная власть над человеческими судьбами.
Совершенно подавленная, я поднялась со стула и пошла прочь из здания. Вышла и глубоко вдохнула всё еще душный от полуденного солнца воздух. Легче не стало. Мой рассеянный взгляд пытался зацепиться на чем-то, что помогло бы отвлечься. Вот инженер машет мне рукой. Я на автомате машу в ответ, отмечая, что он несет комплект дисков для тяжелой бороны. В другой момент я бы порадовалась – он так долго уговаривал Луганского приобрести его, чтобы восстановить напрочь убитую борону. А теперь понимала, что она и не понадобится.
Скоро. Через месяц или два. Как только будет собран урожай, всё это станет никому не нужной забытой рухлядью. Металлоломом.
– Здравствуйте, Николавна!
Я оглянулась на зычный мужской бас. Это был дядя Вова. Наш лучший механизатор, передовик. У него в семье четверо детей. Он пока еще не знает, что скоро придется искать новое место работы. Скорее всего, станет ездить в город. Как же будет справляться его жена с хозяйством? На днях он хвалился, что выписал двух телят на ферме в счет зарплаты. Чтоб мясо детишкам с зиму было. Немного заторможенно киваю ему в ответ.
А вот и Василич тащит в свою Ниву два новых алюминиевых бидона. Преисполненный собственной важности – на днях получил рекордный надой. Опробовал новый рацион кормления. Он пока не знает, что премия, обещанная директором за достижения, ему не светит.
Больно. Почему стало так больно? Наверное потому, что обвыклась настолько, что стала считать этот зачуханный и всеми забытый колхоз своим вторым домом. И люди, которые тут работают не первый и даже не пятый год, стали частью моей жизни. Пожалуй, лучшей частью. Потому что именно здесь я впервые почувствовала свое место.
– Николавна! – раздался каркающий голос деда Сен. – Ты чего без дела ходишь? Михалыч заругает!
А он? Как они с баб Валей будут на пенсию век свой доживать? У них только на одни лекарства тысяч пять в месяц уходит.