— Давай! — крикнул Бугров и махнул рукой Азату Григоряну.
Пушка рванула так громко, что Катя выронила из рук свою сумку с нашитым поверх красным крестом.
Не успело смолкнуть катившееся по речной долине эхо, как Бугров снова крикнул:
— За мной!
И, высоко выкинув руку с зажатым в ней наганом, первым побежал к проступившим в поредевшем тумане избам крайней улицы села.
— Пулеметчиков держи возле себя! — крикнул вдогонку Денис Ширков, оставшийся с полувзводом бойцов охранять пушку.
Старый плешивый доктор был раздражителен до сварливости и все время попрекал помогавших ему Палашку и Катю. Первая казалась ему слишком торопливой и небрежной, вторая — чрезмерно вялой и нерешительной.
Сам же он кромсал безжалостно — так думала не только Катя, но и Палашка — прошитое пулеметной очередью, бездыханное, истерзанное Санькино тело.
Операция продолжалась уже больше часа.
— ...феноменально... уму непостижимо... — бормотал про себя доктор.
Молчать во время операции он не умел. И в редкие минуты, когда не попрекал своих неопытных помощниц, успевал излагать переполнявшие его мысли. Впрочем, это нисколько не сковывало точных, не по возрасту ловких движений его старческих рук, испещренных синими склеротическими жилками.
— ...этот юный красавец... опрокидывает все законы физиологии... одной раны вполне достаточно... Да не тряситесь вы, держите крепче руку!.. а у него четыре... нет, такому молодцу нельзя умирать... не позволим... заставим жить...
И Палашка готова была упасть на колени и целовать узкие сухие руки доктора.
За стеной Бугров допрашивал пленного.
Пожилой сухопарый солдат с ефрейторскими лычками на погонах стоял навытяжку и отвечал по-военному четко, коротко и отрывисто.
— Так точно. Капитан Белоголовый.
— Где он сейчас?
— Не могу знать.
— Помощник командира?
— Штабс-капитан Венцель.
— А он где?
— Не могу знать. Однако, сбежал.
— Сколько солдат в отряде?
— Шесть взводов пехоты и казачья полусотня.
— Что же так лихо драпанули? Считай, без боя?
У солдата не нашлось четкого ответа, и он позволил себе переступить с ноги на ногу.
Голос Бугрова налился презрительной злобой.
— Пороть да вешать только мастера!
— Пушка! — сказал солдат. — Обознались, значит. Посчитали, Красная Армия подошла.
Прикинув число убитых и взятых в плен, Бугров определил, что бежали из Братска не менее полутораста человек.
На вопрос: в каком направлении бежали? — пленный ефрейтор ответить не сумел.
Можно было предположить одно из двух: или на Николаевский завод, рассчитывая закрепиться там и ожидать подкрепления, или по тулунскому тракту, с целью выйти на железную дорогу.
Бугров махнул рукой — увести пленного — и подозвал к себе Корнюху Рожнова, который, мрачно опустив голову, сидел на скамье в дальнем углу.
Спросил с укоризной:
— Как же это вы, орлы?
Корнюха промолчал, и Бугрову пришлось уточнить.
— Сами целы, а командира не уберегли!
Корнюха еще больше насупился.
— Убережешь его!
— Как случилось?
Корнюха словно рассердился.
— Известно как! Ему завсегда больше всех надо...
— Ты толком рассказывай!
Рассказывать Корнюха не умел. Каждый ответ приходилось вытаскивать из него клещами, как туго забитый гвоздь.
Взводу разведчиков удалось подобраться к казарме и снять часового. Приперли дверь. Обложили казарму с четырех сторон соломой, полили керосином и подожгли. Когда стали выскакивать разутые и раздетые солдаты, зашвырнули в окна несколько гранат- лимонок. Началась перестрелка. Какой-то офицер выкатил на угол улицы пулемет. Перевалов кинул гранату и бросился на него. Офицер с пулеметом скрылся за углом. Перевалов приказал держать под огнем казарму, сам побежал вдогонку за офицером. За углом он достал офицера второй гранатой, но и тот успел прошить его из пулемета.
Бугров спросил, откуда известно, что достал офицера?
— Сам видел, — ответил Корнюха.
— Ты же, говоришь, у казармы оставался?
— Потом за им побег, за Санькой... принес его.
— А офицера намертво?
— Ползал еще.
— Уполз?
— Нет, добили.
— Кто добил?
— Ну, я...
Бугров велел, как закончится операция, доктора привести к нему. Спросил строго:
— Будет жить?
— Пока жив, — резко ответил доктор.
— Головой за него отвечаешь!
Старик пристально посмотрел в глаза Бугрову и спросил с едва приметной усмешкой: