Боевая группа из первого отряда уничтожила на шоссе целую команду немцев во главе с капитаном. В его сумке была обнаружена накладная, по которой он ехал получать в Смолевичи недельный паек на 35 человек.
— Не надо голову ломать, подделывать и рисковать — бери готовую и получай по ней, — улыбаясь, сказал Демин, передавая накладную Чуянову. Но тут он извлек из трофейной сумки пачку бумаг и уже серьезно добавил: — Нет, лишний раз рисковать не надо. У запасливого гауптмана оказались и чистые бланки накладных с печатями.
— Вот их нам как раз и не хватало! — засиял Чуянов. Часа через два наш специалист Иван Шагайко изготовил накладные на паек для 350 человек.
Наконец подготовка была завершена, и перед штабной землянкой выстроились все товарищи, отправлявшиеся в Смолевичи. Раньше, когда группы уходили на боевое задание, их по поручению штаба бригады обычно провожал кто-нибудь один из нас — комбриг, я, начальник штаба или Чуянов. Теперь здесь находились все четверо; только начальник разведки был на этот раз в числе провожаемых.
Женя, зная, что мы с нелегким сердцем отпускаем их во вражеский гарнизон, откуда можно было и не вернуться, попытался несколько успокоить нас. Стоя в форме гитлеровского капитана, он лихо распахнул левой рукой борт шинели так, что на груди стали видны три фашистских Железных креста. Важно отставив ногу и поглядывая на нас медленным взглядом, он вдруг быстро, громко и зло заговорил по-немецки, брызжа слюной. А в уголках его глаз бегали задорные смешинки: «Что, видали? А вы еще сомневаетесь».
Выехав из лагеря, группа перед рассветом миновала последнюю деревню Шпаковщину, которая контролировалась партизанами. Подняв коричневые воротники эсэсовской формы, молча сидели хлопцы в санях, запряженных немецкими ломовиками. Чуянов сейчас больше всего боялся натолкнуться не на немцев, а на какую-нибудь партизанскую засаду из соседних бригад и отрядов. Поэтому он чутко прислушивался и напряженно всматривался в белесую мглу морозной ночи.
…На рассвете дорога через перелески кончилась, и санный обоз из пяти пароконных упряжек выбрался на автостраду Минск — Москва. На передней ехал «гауптман» Чуянов, Вигура и француз Жак. На остальных парами разместились: советский партизан и иностранец. Вскоре сквозь пушистую завесу метели стали показываться первые встречные грузовики, Евгений Михайлович поправил фуражку с высокой тульей и приосанился. Он то и дело оборачивался и, улыбаясь, подбадривал своих бойцов. Они в ответ также улыбались и показывали, что все в порядке.
Перед Смолевичами им повстречался другой санный обоз, выехавший на шоссе с проселочной дороги. Чуянов тотчас же вступил с гитлеровцами в беседу.
На окраине города Чуянов заметил полицейский пост и дал знак Вигуре, чтобы тот попридержал лошадей и пропустил вперед обоз попутных немцев. Постовой полицай проверил у них документы, пропустил обоз и подошел к саням «гауптмана». Тот, не дожидаясь вопроса, небрежно протянул поддельное удостоверение. Наступил самый критический момент: узнает ли полицай, что документы фальшивые, или нет? Посмотрев на них раз, другой и возвращая их «гауптману», он вдруг спросил:
— Пароль, гер офицер?
— Вас вильст ду?[23] — вопросом на вопрос пренебрежительно ответил Чуянов, а у самого сердце так и екнуло: «Кажется, влипли. И как я не догадался спросить пароль у попутчиков? Приняв за своего, они сказали бы его, не колеблясь. А теперь, черт знает, не испортит ли все дело этот остолоп?»
— Пароль? — повторил свой вопрос полицай.
— Цум тойфель пароле. Форвертс — дас ист майне пароле! Хает ду ферштанден, идиот?[24] — зло крикнул возмущенный «гауптман» и замахнулся на полицая.
Все партизаны так и подались вперед. Затаив дыхание, они крепко сжали автоматы. Их взгляды тревожно перескакивали с полицая на Чуянова и на магистраль, по которой проносились вражеские автоколонны. Но полицай вздрогнул, вытянулся в струнку и испуганно захлопал глазами. Кроме слова «идиот», он ничего не понял, но грозный вид немецкого капитана ничего хорошего не сулил. Чтобы поскорее от него отделаться, он поспешил открыть шлагбаум.