Хухряков принял шутку и, не задумываясь, ответил:
- Адрес нашей редакции: тыл врага, а этаж, пожалуй, второй. Сейчас вы увидите, что сделано, и скажете сами, что мы поднялись этажом выше!
Я давно чувствовал, что редакционная тройка что-то затевает. Но молчал. И сейчас сделал вид, что ни о чем не догадываюсь, и пошел вслед за редактором. Мне, признаться, очень хотелось знать, чем хотят меня обрадовать мои друзья. Но то, что я увидел, превзошло все мои ожидания. Когда я догнал повозку, Лев Астафьев торжественно подал мне большую общую тетрадь. На голубой картонной обложке тетради огромными красивыми буквами было написано:
"Партизан-диверсант". Более мелким шрифтом расшифровывалось: "№ 1, май, 1942 год. Орган командов. и парт. организации 128-го партизанского отряда".
А над всем этим красными буквами были начертаны слова, которые были и символом, и боевым кличем партизана:
"Смерть немецким оккупантам!"
- Журнал! - благоговейно взяв эту тетрадь в руки, произнес я, кажется, дрогнувшим голосом. - Наш, партизанский, журнал!
В той обстановке эта вещь была очень дорога мне, партизанскому комиссару, как знак возросшего самосознания моих товарищей по борьбе, уверенности в своих силах. Наши листовки, сводки уже побывали в руках полицаев и самих немцев. За голову одного из тех, кто печатает их, в фашистской областной газете обещались огромные деньги. Что же дадут гитлеровцы за голову того, кто посмел издавать журнал в их глубоком тылу, где они все считали покоренным и растоптанным?
Бережно раскрываю первую страницу и узнаю печатный почерк Хухрякова. Буква "д" у него очень уж витиевата и даже в середине слова похожа на заглавную. Раньше такими замысловатыми буквами начинались главы в дорогих книгах. Крупным шрифтом на этой странице написано сообщение Совинформбюро о белорусских партизанах.
- Здорово! - похвалил я ребят и раскрыл следующую страницу журнала.
- Здесь мы начинаем летопись нашего отряда, - быстро заговорил Астафьев. - Ведь, кроме нашей пятерки, никто не знает, как и с чего начинался отряд.
- Дело это нужное, - одобрил я.
Листаю дальше. "Советы молодым партизанам".
"Располагайся в засаде с таким расчетом, чтобы враг сразу же попал в огневой мешок - подвергся ударам с нескольких сторон".
"Во внезапном бою действуй дерзко и быстро. Всегда опережай врага в открытии огня".
Приятной неожиданностью были страницы юмора в конце журнала. Особенно удачно был высмеян поход "железного" батальона, который мы разгромили возле деревни Суша. Посылая батальон на разгром кличевских партизан, фашистский генерал обещал командиру Железный крест, а случайно уцелевшего офицера из разбитого батальона он сам расстрелял, и тот получил березовый крест. Наш художник изобразил весь путь пресловутого батальона от Железного креста до березового.
Лев Астафьев оказался неплохим рисовальщиком. Он для журнала нарисовал два портрета лучших партизан. И сходство было такое, что без подписей сразу узнавался тот, кого он изображал. Душой же редакционной тройки был неунывающий Борис Шумилин, главный редактор журнала.
Познакомившись с первым номером партизанского журнала, я понял, что редакция стала центром духовной жизни отряда, и решил помогать ей всеми силами.
Всего с мая 1942 года было выпущено 13 номеров журнала "Партизан-диверсант". Они передавались из рук в руки, из одного подразделения в другое. Эти журналы переходили по цепочке, доходили до сердца каждого, партизана. Многие номера хранятся у меня и до сих пор.
Редакционная тройка делала журнал в перерыве между боями. У каждого из них были нелегкие партизанские обязанности. Володя Хухряков был метким стрелком, Лев Астафьев считался хорошим подрывником и вместе с товарищами пустил под откос 4 эшелона врага. Борис Шумилин после выздоровления был назначен политруком разведки бригады. Активно сотрудничал в журнале М. Сердюк, парторг 128-го отряда. Он хорошо знал жизнь отряда и людей и пользовался у них большим авторитетом как боевой командир и хороший политический работник.
* * *
Мы стояли в небольшом селе, из которого выгнали гитлеровцев.
Майское утро было светлым и солнечным, как по заказу, - для партизан этот день был праздничным. За несколько дней перед тем было объявлено, что в это утро будем принимать присягу. Партизаны чистились, подтягивались, готовились как на парад. И вот над зданием школы, где находился наш штаб, взвилось красное знамя. Народ повалил на пришкольную площадь посмотреть на партизанский праздник.
Отряд выстроился на бывшей школьной линейке, и это напоминало все лучшее, что было у нас до войны, - и Первомай, и начало учебного года, и открытие пионерского лагеря. Я подошел к торжественно-суровому строю партизан и громко, насколько позволял мне голос, начал читать текст присяги. А сотни сильных возбужденных голосов дружно повторяли:
"Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, присягаю, что не пожалею сил, самой жизни для дела освобождения моего народа от немецко-фашистских захватчиков и палачей и не сложу оружия до того времени, пока родная советская земля не будет очищена от немецко-фашистской нечисти. Я клянусь строго и неуклонно выполнять приказы своих командиров и начальников, строго соблюдать воинскую дисциплину и беречь военную тайну.
Я клянусь за сожженные города и села, за кровь и смерть наших жен и детей, отцов и матерей, за пытки и издевательства над моим народом жестоко мстить врагу и безустанно, не останавливаясь ни перед чем, всегда и всюду, смело, решительно, дерзко и безжалостно истреблять оккупантов. Я клянусь всеми путями и средствами активно помогать Красной Армии, повсеместно уничтожать фашистских палачей и тем самым содействовать быстрейшему окончательному разгрому кровавого фашизма.
Я клянусь, что скорей погибну в жестоком бою с врагом, чем отдам себя, свою семью и белорусский народ в рабство Кровавого фашизма.
Слова моей священной клятвы, произнесенные перед моими товарищами, я закрепляю собственноручной подписью н от этой клятвы не отступлю никогда. Если же по своей слабости, трусости или по злому умыслу я нарушу свою присягу и изменю интересам парода, пусть умру я позорной смертью от рук своих товарищей".
Когда отзвучали последние слова клятвы, в толпе собравшихся селян вдруг послышалось "ура!". Сначала это были юные голоса. Потом их подхватили взрослые. К этому стихийному выражению восторга подключились мощные голоса партизан. И громовое "ура!" понеслось над селом... Еще не утихли возгласы восторга, как ко мне подошли восемь деревенских парней, добротно одетых, о котомками за плечами. Двое были с винтовками.
Направляющий, высокий желтокудрый паренек с автоматом, а у остальных за поясом по гранате. Остановились по команде, и кудрявый, лихо откозыряв, доложил:
- Товарищ комиссар партизанского отряда, бывшие ученики девятого и десятого класса нашей школы просят принять их в боевой партизанский отряд. Мы тоже клянемся бить фашистов до последнего дыхания!
Отказать ребятам не было сил. Мы приняли их в отряд...
Интересно отметил это событие наш журнал. В нем был напечатан текст "Клятвы партизана". А половину страницы занимал перерисованный Астафьевым плакат "Родина-мать зовет".
Наш художник очень удачно вмонтировал в этот плакат и текст присяги. Получалось, что женщина, олицетворяющая Родину-мать, в правой руке держит текст партизанской присяги, а левой призывает людей к борьбе.
Вести с Большой земли
В середине мая, возвращаясь с задания, несколько партизан Ливенцева и двое наших встретились с девушками-десантницами. О себе десантницы ничего толком не сказали, но настаивали на встрече с партизанским командованием.
Мы пошли на эту встречу. От каждого отряда было выделено по группе.
...Ярко светило полуденное солнце, когда мы остановились среди леса. Павел Иванович Кожушко, командир диверсионной группы Ливенцева, был за проводника. По его знаку мы привязали лошадей к деревьям и пошли за ним к просеке.