Наступила тишина. Юзеф сорвался с места, покраснел. Казалось, он скажет сейчас что-то оскорбительное. По очереди посмотрел им в глаза. А старый спокойно попыхивал трубкой, ждал.
— Отец, видимо, меня еще не знает. — Юзеф первым нарушил молчание.
— В этой работе надо действовать рассудительно.
— Знаю, ведь знаю же, оставьте меня в покое, — взмолился Юзеф. — Буду служить, если надо.
— Пойдешь с людьми в район, — распорядился капитан. — Знаешь окрестности, может, что-нибудь обнаружишь.
— Будет сделано!
Просмотрели все лесочки и расположенные в удалении от деревень дворы. Заходили в деревни, говорили с людьми. Наконец напали на след. Хмурый, заросший по самые брови крестьянин, живший на отшибе около Ясеньца, сообщил первые сведения. Было их трое: мужчины и женщина, молодая и симпатичная, все одеты в гражданское, но вооружены. Приказали дать им поесть, потом даже заплатили. Откуда пришли? Из леса. Куда пошли? Вроде бы на Ясице, но он не знает, так как не смотрел. Не его дело. К тому же боялся… Люди с оружием никогда не любили любопытных.
— Мне кажется, что он немного виляет, — говорил потом местный милицейский комендант. — Этот крестьянин у меня на примете еще со времен оккупации.
— Понаблюдайте за ним.
След оборвался в Ясице. Да, были, но сели в поезд. Юзеф возвращался в город разъяренным. Капитан поручил ему еще несколько заданий. А Юзеф заметил, что отец беспокоился за него. Как бы случайно, но всегда, когда возвращались с операции, звонил либо приходил, чтобы узнать, как там сын.
Юзеф прислушивался к боли в руке и вспоминал. Однажды утром, кажется неделю спустя после ранения, к нему в мансарду поднялся капитан. Сел, потянулся за махоркой.
— Как рука?
— Ничего…
— Это хорошо. — Было видно, что капитан спрашивал об этом, чтобы как-то начать разговор, а думал совершенно о другом. Юзеф ждал. — Можешь ходить?
— Скучно тебе одному? — усмехнулся Юзеф. — Конечно, могу.
— Погиб Квасьневский.
— Когда?
— Ночью, похитили его.
Рассказывал тихим, охрипшим от усталости голосом. Квасьневский с людьми находился в Едлиске, искал там следы Блеска. Известно, что в деревне должен был кто-нибудь с ним сотрудничать. Хорунжий что-то нащупал. Но он действовал один. Вчера вечером ему сообщили, что с ним хочет говорить какой-то человек. Квасьневский ушел, взяв с собой только одного солдата. Другим приказал находиться на посту и быть готовыми к немедленным действиям. А час спустя услышали выстрелы. Оказалось, что дом, в котором был Квасьневский, окружен. Били очередями по окнам. Квасьневский с напарником упорно отстреливались. Продержались до утра. Солдата, сопровождавшего Квасьневского, нашли лежавшим за последней хатой со стороны леса. Погиб от удара ножом. На его груди белела бумажка с надписью: «За коммуну». А от Квасьневского следов не осталось.
— Чертов Едлиск! Блеск?
— Так подписана бумажка.
— Что думаешь теперь делать?
— Звонил в Кельне, — сказал отрешенно капитан, — чтобы прислали на помощь хотя бы одну роту из оперативного батальона. Объяснял, что у нас слишком мало сил для настоящего поиска в повяте. Мы ведь к тому же обязаны охранять город, а то ведь снова могут ударить.
— Что тебе ответили? — спросил Юзеф, хотя догадался сам по тону капитана.
— Сейчас пока ничего для нас они сделать не могут. Таких повятов, как наш, много.
— Таким образом, у нас не раскрыта солидная военная организация, — вздохнул Юзеф и, взглянув на шефа, спросил: — Что еще тебя гнетет? Говори все.
— Уезжаю.
— Куда? Что ты городишь?
— В Кельце. А потом, что прикажут. Предполагаю, но только предполагаю, что меня направят на воссоединенные земли.
— А здесь?
— Приказ уже в пути. Шефом отдела безопасности во Мнихове назначен некий поручник Молчун. О, прошу извинить, капитан Юзеф Коваль.
— К дьяволу! — выругался Юзеф.
— Удивительный ты человек, Юзеф, — впервые за весь разговор улыбнулся шеф. — Тебе дают больше звездочек и должность, а ты ругаешься.
— Знаешь, где у меня эта должность? Сказать тебе?
— Хорошо, хорошо, принимай дела, у меня мало времени.
Старый Коваль внимательно выслушал Юзефа. Потом, сгорбившись, долго стоял у окна. Нежность и жалость захлестнули сердце Юзефа. Бедный старик… На его плечи взваливается еще одна огромная тяжесть…
— Война, — проговорил наконец отец тихим голосом, как бы только для себя, — настоящая война. А я-то думал, что уже конец. Людей жалко. Гибнут от своих. Однако не мы начали эту борьбу. Трудно… Если реакция хочет войны, будем сражаться. И помни, Юзеф, к каждому надо подходить по-человечески… Чтобы не обидеть невинного. Ибо мы стоим за правду…