Рысь тоже с тоской думал о будущем. В присутствии подчиненных у него было спокойное, безмятежное выражение лица, но перед Крогульцем он не скрывал своих опасений. Однажды сержант взял с собой несколько человек и ушел куда-то. А командиры отделений приказали бойцам привести себя в порядок. Побрили бороды, затянули ремни, вычистили оружие. Поручник провел занятия по строевой подготовке.
— Наверное, будет какое-нибудь торжество, — сказал Лисек, когда им дали пару минут на перекур.
— С ума сошел? Торжество в партизанском отряде? — засмеялся Козак. — Может, еще парад будет?
— Может… А для чего же мы маршировали?
— А потом получим увольнительные, — иронизировал Сенк. — Хватит вам болтать чепуху.
Вместе с Крогульцем пришел какой-то одетый по-крестьянски высокий седоватый с быстрым взглядом человек. Рысь подал команду на построение. Моментально все встали в строй. Поручник сделал два шага вперед.
— Пан майор, докладываю — отряд построен.
— Благодарю. — Майор кивнул головой и пожал руку Рысю.
— Вольно!
— Прошу распустить отряд.
— Слушаюсь! Отряд, разойдись!
Все разбежались по лесу. Майор наблюдал за ними с минуту, потом отвернулся и вошел в шалаш командира. Тогда Крогулец подозвал Метека.
— Встань здесь и не пускай никого.
— Слушаюсь!
— Чего орешь? — разозлился сержант. Он был чем-то раздражен. Уселся неподалеку и достал кисет с махоркой. Метек замер, так как в этот момент услышал голос майора.
— Вы преступили границу необходимого, поручник, — сказал тот недовольным голосом. — Зачем вы взяли людей из деревень?
— Нас было слишком мало.
— Для диверсионной группы?
— Группа должна иметь базу. А они знают местность и поддерживают контакты с крестьянами.
— Вы читаете прессу, поручник?
— Был перерыв, — отрезал Рысь, — но теперь связь уже налажена.
— Коммунисты призывают к вооруженной борьбе. Даже в вашем районе действует их отряд.
— Я знаю, пан майор.
— А сделали то же самое.
— Нас из Мнихова выгнали не призывы коммунистов, пан майор, а гестапо.
— Скорее неосторожность вашего руководства. Мы кое-что знаем об этом. А что вы хотите делать дальше?
— Я уже докладывал, пан майор. Людей не распущу, так как им нельзя возвращаться. Как-нибудь справимся, уже знаем эту местность. Снабжение продовольствием обеспечено, надо только как-то одеть и обуть бойцов. Ну и деньги, конечно, нужны. Нельзя надеяться только на пожертвования крестьян.
— Много же вам всего нужно…
— Надеюсь, что получу разрешение на разгром нескольких полицейских участков. Там можем достать, что нам нужно.
— Значит, все-таки борьба?
— У нас нет другого выхода, пан майор.
— Вам снятся подвиги Хубала?
— Я не ищу славы, пан майор, — холодно ответил Рысь. — Просто не хочу сгноить в гестапо ни людей, ни себя.
— Хотите спровоцировать немецкое возмездие, как в Домбровке? И примете эти жертвы на свою совесть?
— Прежде чем мы сделали хотя бы один выстрел, в Мнихове погибло множество людей.
— Знаю, — сухо сказал майор, — я тоже могу вам рассказать много таких историй.
— Однако я не могу сказать людям, что борьба бессмысленна.
— Даже если будет об этом приказ?
— Я верю, что никто мне такого приказа не даст.
Крогулец внезапно встал, подошел к Ковалю. Метек, застигнутый врасплох, посмотрел вокруг себя. Он так заслушался, что не обратил внимания на сержанта.
— Отойди подальше, — сказал Крогулец, — и молчи. Понимаешь? Ты ничего не слыхал.
— Слушаюсь.
— Помни…
А беседа продолжалась еще долго. Сержант проводил гостя, когда уже начало темнеть. Коваль повторял про себя слова майора, пытался понять их смысл. Ходил по лагерю, всматривался в товарищей. Но ничего не понимал… Например, он, Коваль. Ему осталось одно: маузер, сжатый в руке. Стрелять до самого конца… Сенку — то же самое. Орлику еле удалось убежать из Мнихова. У Виса, Мрувки и еще у некоторых такая же судьба. А Юранд бежал из лагеря для военнопленных. Вицек убегал из дома буквально под пулями полицейских. Пожалуй, только Оркан, Лисек и Забора пришли в отряд по доброй воле. И что же выходит? Они должны спрятать винтовки? Трястись от страха при виде каждого незнакомого, убегать в кусты от каждого полицейского?
Рысю удалось сохранить отряд. Но решение было принято половинчатое: им было запрещено нападать на немцев и полицейских, проводить какие-либо операции; они могли только обороняться. А майор уходил, проклиная в душе свою поблажку по отношению к этому решительному поручнику и его энергичным, хотя и неприглядно выглядевшим в поношенной одежде солдатам. Намылит ему шею командование, думал он, это уж наверняка. Но майор слишком долго служил в армии, чтобы не знать, что уж если солдат готов к бою, то просто так винтовку не бросит.