— По фашистским гадам, огонь!
Загремели наши пулеметы и винтовки. Немцы сразу залегли и прекратили стрелять. В рядах противника появились убитые и раненые. Это их отрезвило, и охота воевать у них пропала. А когда командир 4-го отряда Маточкин увидел продвигающегося к левому флангу нашей обороны противника, то и его отряд открыл огонь по немцам. Противник оказался под перекрестным огнем, и немецкие солдаты заметались на поле боя. Наш отряд снова дал несколько очередей по бегущим солдатам противника. Гитлеровцы попытались из миномета подавить наши пулеметные точки, но было уже поздно, и им это сделать не удалось, так как наши пэтээровцы своими выстрелами вывели из строя один пулеметный расчет, а затем перенесли огонь на минометный расчет противника. Получив такой отпор, гитлеровцы не выдержали, прекратили огонь и отступили за высотку. Чувствуя большой перевес на нашей стороне, в азарте боя мы поднялись из окопов и повели атаку на отступающих немцев, расстреливая на ходу бегущих в панике солдат из автоматов и винтовок. Не зная дальнейших планов гитлеровцев и боясь, что противник, укрепившись на высотке, откроет по нам снова огонь из пулеметов, а также с целью экономии патронов, Агапоненко приказал прекратить преследование противника и вернуться в свои окопы.
И действительно, как только мы снова заняли свои окопы, так через некоторое время снайперы противника с той высотки одиночными выстрелами пытались поразить партизан, находящихся в окопах. Бой и перестрелка длились с 13.00 до 16.00. Противник, не добившись успеха и подобрав своих убитых и раненых, вернулся в свой гарнизон. Во время этого боя гитлеровцы потеряли 6 человек убитыми и 8 — ранеными. С нашей стороны был убит один партизан и двое — ранено. От налетов авиации у нас потерь не было.
Когда мы, разгоряченные боем, вернулись к себе в штаб, то в этой избе не нашли ни хозяйки, ни Шуры Пляц. Оказалось, что наши женщины забились в полуподвальное помещение этого дома и там тряслись от страха во время бомбежки и артобстрела. Шура, увидев Николая и подбежав к нему, тихо спросила:
— Коля! Ты жив? Не ранен?
— Да нет! У нас, можно сказать, все хорошо. Вот только в нашем отряде двоих ранило, а в отряде у Маточкина кто-то погиб.
— Коля, — с упреком заявила Шура, — и зачем ты выбрал этот дом для штаба отряда? Ты знаешь, даже деревянные стены кое-где пробило в нашей комнате наверху.
— Но зато здесь есть нижний кирпичный этаж, — возразил ей Николай, улыбаясь. — Где бы вы с хозяйкой спасались от осколков снарядов, бомб и пуль?
— Ну уж нет! В следующий раз, Коля, я во время боя в штабе не останусь. Я пойду вместе с вами в окопы. Там хоть видно, что делается во время боя. А здесь сидишь и ничего не знаешь. Чего только я не передумала, пока вы не вернулись оттуда. Я уже думала, что вас всех там немцы побили. Такой у вас там был сильный бой.
— Ничего, Шура, мы немцев хорошо сегодня проучили. Теперь они не скоро захотят воевать с нами.
Шура была права: засевший на той высотке немецкий снайпер до самой темноты не давал нам возможности выходить во двор и на задворки. То и дело свистели пули, как только мы появлялись во дворе.
Предположение Агапоненко не подтвердилось, и уже на следующий день гитлеровцы снова показались на высотке. А 21–23 октября продолжались интенсивные налеты фашистской авиации на Черею, и противник численностью до 250 человек с тех же высоток продолжал атаковать нашу оборону. За эти дни противник потерял 38 человек убитыми, и много было раненых. Гитлеровцам не удалось выбить партизан из Череи, и, потеряв значительное число своих солдат, они перестали нас тревожить и, мало того, были вынуждены оставить гарнизон в Малых Хольневичах.
Мы тоже были сильно измотаны ежедневными атаками со стороны немцев, да, кроме того, в последних боях мы потеряли двух партизан и один был ранен. Во время налетов авиации в Черее сгорело 150 домов и было убито и ранено 20 местных жителей.
В последний день боев с гитлеровцами, когда наш отряд решил преследовать отступающих солдат противника до самых высоток и занять их, в лесном массиве недалеко от высоток взвод Захарова Петра обнаружил прятавшегося за деревьями полицая Хольневичского гарнизона. Захватив в плен, Захаров привел его в наш штаб на допрос. Агапоненко в это время в штабе не было, и допрашивать пленного полицая пришлось мне. Передо мной стоял молодой, худощавый на вид, со смуглым лицом человек в форме гитлеровского солдата. Он без всякого страха и довольно нагловато пронзительным взглядом смотрел на меня, как бы изучая, что же с ним сделают партизаны.