Так мы шли часа четыре, все время петляя по этим затопленным паводковой водой местам, изыскивая такие, где еще можно было пройти по болоту. Если утром было солнце, то сейчас появилась на небе сплошная низкая облачность, и, того и гляди, мог пойти дождь. Но такая погода для нас была спасением, так как был нелетный день и вражеская авиация бездействовала. Если бы был солнечный день, то нам пришлось бы туго. Гитлеровским летчикам с самолетов было бы легко нас обнаружить среди этой водной глади, и тогда мы были бы хорошей мишенью для самолетов противника.
Двигаясь в этой цепочке партизан, я плохо соображал, куда же мы идем. Но все шли, и я шел вместе с Николаем Агапоненко и Шурой. За нами следом шли и остальные бойцы отряда. Все трое мы были невысокого роста, поэтому нередко почти захлебывались в этой глубокой воде. Рядом с Николаем шла его верховая лошадь. Джульбарс не пошел в болото, а остался в лесу. Теперь он, наверное, нашел себе новых хозяев — немецких солдат. В руках, подняв их вверх, я нес свой автомат и полевую сумку с документами отряда и с трофейной картой.
Совершенно окоченевшие от холодной воды, страшно уставшие и голодные, мы наконец выбрались из болота на опушку сухого хвойного леса. Заплечный вещевой мешок, в котором был наш НЗ, промок. Сухари превратились в какое-то месиво, а подмокшая колбаса не могла больше храниться. Пришлось разрешить партизанам использовать его. К вечеру выглянуло солнце и потеплело, мы все были рады этому теплу. Костров больше не разжигали, так как боялись неожиданного налета фашистской авиации.
На другой день штаб бригады выслал разведчиков, чтобы разыскать другие бригады и связаться с ними. Просохшие за ночь, мы лежали на моей плащ-палатке и делились впечатлениями прошедшего дня.
— Вот мы и окончательно попали в эту западню. Чего я очень боялся, то теперь уже случилось, — сокрушенно заметил Агапоненко.
— Подожди, Николай, не отчаивайся. Мы пока еще живы, поэтому что-нибудь придумаем, — пытался я утешить своего командира. — Надо провести тщательную разведку во все стороны блокады. Может быть, за рекой нет немцев.
— А ты знаешь, Володя, сейчас Березина разлилась на десятки километров, и форсировать ее будет просто невозможно, даже если и нет на той стороне реки немцев.
— Да, ты, пожалуй, прав, через реку будет перебраться очень трудно. Я вспоминаю, как мы в детстве строили из бревен плоты и катались на них по разливу полой воды реки Клязьмы, отталкиваясь длинными шестами. Она разливается по заливным лугам на многие километры.
— Ну, там у вас заливные луга, а здесь болото, — возразил Николай.
— Но я все же не верю тому, что везде немцы окружили нас. Здесь столько болот и лесов, что где-то, возможно, и нет их.
К вечеру вернулись разведчики. Они сообщили, что все бригады нашей зоны, в том числе заслоновцы и леоновцы, расположились километрах в десяти восточное нас. Немцы пока их не тревожат, остановились на большаке Лепель — Борисов и дальше не идут. Через наших разведчиков Леонов вызвал к себе комиссара бригады Игнатовича и начальника штаба Руколя. Мы с большим нетерпением ждали их.
Только к вечеру другого дня вернулись Игнатович и Руколь. Собрав всех командиров и комиссаров отрядов, Игнатович доложил нам сложившуюся обстановку. Оказалось, что заблокировано немцами очень много бригад не только нашей зоны, но и других партизанских зон. Тяжелые бои идут в Ушачском районе, где у партизан имелась мощная, заранее подготовленная линия обороны. Немцы наседают со всех сторон с танками, самоходными орудиями, а с воздуха ведет бой против партизан немецкая авиация. На западной стороне реки Березины тоже идут бои местных партизан с наступающими с запада немцами. Обстановка для всех нас была чрезвычайно тяжелая, почти катастрофическая. Немцы поставили перед собой цель уничтожить целую армию партизан в наших зонах. Продовольствие у нас кончилось. Голодные, мы можем продержаться неделю, от силы две. Леонов B. C., командир нашей партизанской зоны, послал несколько радиограмм в Штаб партизанского движения о нашем тяжелом положении, а оттуда передают: «Держитесь, пока есть возможность», и больше ничего.