– …И дальше нам надо рысить, – продолжил урок Луи, даже не подозревая о творившемся в душе ученика. – И ты, как обычно, начинаешь меня высылать. Ты уже давно знаешь, как это делать, и выполняешь привычные действия, ожидая от меня привычного же послушания. Но что, если… – Он выдержал интригующую паузу. – Что, если я вдруг решу не подчиняться? Что ты тогда будешь делать, м?
– Э-э… Попытаюсь с вами договориться, – подумав, растерянно выдал Джон. Проклятые картинки устроенного лошадями-революционерами «судного дня» вновь начали возникать в мозгу. Нужно же было именно сегодня повстречать этого Себастьяна, овса ему полную кормушку!.. – Спрошу, почему вы… Ой, то есть, ты, прости…
– Все это очень хорошо, – ответил Луи как можно миролюбивей, чтобы взволнованный невесть чем ученик успокоился. – Но это сработает лишь при условии, что я разумен. Однако предположим, я нем. Абсолютно нем и туп, могу только орать и жевать сено. И вот я встал – подумал, насколько хватило моего скудного животного ума, что на сегодня довольно с меня рыси, да и вообще работы, и что сверху на мне расселся кто-то явно лишний… Твои действия?
– Э-э…
– Правильно, высылать. Повторить свою команду четче и настойчивей. В особо тяжких случаях воспользоваться хлыстом…
– Но я не хочу вас бить, – изумленно возразил Джон.
– Гы-гы, верно, – кивнул со смешком конь, – я тебя сам жестко ссажу, если появится хоть намек на мысль об этом. Хлыст, Джон, – это не орудие наказания, но указка! – Назидательно сказал он. – В случае неповиновения им ударяется не по шее или крупу коня, а по собственному сапогу или крылу седла. Получается резкий звонкий щелчок, который несколько пугает нас и приводит в чувство. Попробуй. А вообще, хлыст используется, чтобы при выполнении элементов высшей школы верховой езды удобно было показывать коню, какую ногу поднять или куда и как двигаться.
Урок получился немного тяжеловатым, но насыщенным и плодотворным. Джон хорошо отточил навык грамотной подачи команды. Если он высылал недостаточно ясно или забывал про ноги или корпус, Луи незамедлительно «включал дурака» и, презабавно развесив уши, с наивным удивлением в голосе отвечал: «Я не понимаю!»
– Рысь, говорю, – по привычке обращался к нему словами Джон.
– А это как? – Тут Луи чувствовал почти одновременное воздействие шенкеля, таза и немного подобранного повода и, радостно воскликнув: «А-а, во-она че!», принимался послушно рысить.
Пару раз Луи пытался «бунтовать». Встав на шагу или рыси как вкопанный, он ждал, что же будет предприниматься наверху. На недоуменное: «Луи?..» он максимально по-дурацки изображал ржание немого, чем вызывал дикий хохот заразительный у Джона, начинал смеяться уже сам, и все «моделирование ситуации непослушания» срывалось.
Надурачившись вволю, конь велел сделать финальный галоп, вышагивать и закругляться.
В деннике, с наслаждением почесавшись вспотевшим боком о кормушку, Луи окликнул уносящего седло Джона:
– Я насчет соревнований. Скажу честно: ты не готов. Остался месяц, а мы еще даже к прыжкам не приступали. И дело тут не в тебе, просто у нас действительно изначально было слишком мало времени. Настоятельно рекомендую тебе не принимать в них участия в этом году – только опозоришься. Лучше продолжим заниматься, пока не достигнем нормального уровня, тогда и о выступлении можно будет поговорить. Что скажешь?
Джон на несколько секунд задумался. И потом неожиданно спокойно ответил:
– Хорошо, я согласен. Я и сам не желаю подставлять нас обоих. Наверное, стоит смотреть на вещи реально. К тому же я теперь не совсем уверен, хочу ли в действительности выступать. Я на этих занятиях уже получил гораздо больше, чем мог бы представить себе в самых смелых мечтах. Так что давай просто заниматься, а там – будь что будет. – И после ответного молчаливого кивка коня Джон пошел вешать седло.
Уже в раздевалке к нему подошел Филипп, случайно слышавший их разговор, и, тронув за плечо, сказал: