Егорка передал Ляльку в протянутые из кузова руки, помог забраться маме и влез сам. Машина рванулась и понеслась, подпрыгивая и кренясь, меж черных воронок и вспыхивающих разрывов.
Она уже вырвалась из-под обстрела и мчалась лесной дорогой, когда из-за деревьев выскользнула тень самолета с крестами на крыльях, и от него отделилась стайка черных бомб…
Егорка очнулся в стороне от дороги, под деревом. Все тело болело от удара об землю. Было тихо. Только звенело в ушах. Бой на заставе кончился. Слышались только отдельные выстрелы да короткие строчки автоматов.
Машины на дороге не было. Вместо нее была громадная яма да разлетевшиеся по обочинам двигатель и дымящие тлеющей резиной колеса. И ничего больше, одни щепки. Никого не осталось в живых.
Егорка встал, заплакал и пошел. Пошел… к папе, куда-то под Мурманск. От самой границы. Больше ему идти было некуда…
Он шел уже долго. Маленький, уставший, охваченный страшным горем. Дорога была пуста, но по обе ее стороны и впереди все время гремело, слышались пулеметные очереди, одинокие выстрелы из винтовок, разрывы гранат.
Переночевал Егорка, скорчившись в клубочек, под корнями вывороченной взрывом ели; нагреб туда прошлогодних листьев, нарвал травы. Всю ночь он вздрагивал от холода, страха и горя.
На следующий день Егорка набрел на разбитый грузовик. Кузов его был загружен коробками с сухарями. Егорка набрал сухарей за пазуху, сколько поместилось, туда же сунул откатившуюся от машины рубчатую гранату-«лимонку», потуже подпоясался и побрел дальше на Восток.
К вечеру его догнала колонна пленных красноармейцев. Израненные, в изорванных гимнастерках, без сапог, они брели, опустив головы, медленно и устало. Егорка отошел в сторону и смотрел на них, надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых — дядю Леву или командира заставы.
Один из конвоиров, проходя мимо него, снял руку с автомата и поманил Егорку грязным пальцем:
— Ком! Кто есть? Пионир?
Егорка доверчиво приблизился. Немец схватил его за воротник и втолкнул в колонну.
— Мальца-то зачем? — зло крикнул кто-то из пленных. — Нас тебе мало!
В ответ коротко прогремела автоматная очередь, зарылись в дорожную пыль горячие гильзы.
Кто-то схватил Егорку за руку и, втянув поглубже в колонну, прижал к себе. Это был красноармеец с раненой рукой. Она висела у него на груди, в петле наброшенного на шею ремня.
Колонна двинулась.
— Ты кто? — спросил Егорку красноармеец.
— Егорка. Курочкин.
— Ух ты! Не сынок ли майора Курочкина?
— Это дядя мой. А папка на Баренцевом море, подводник. Я к нему иду.
Боец вздохнул: больно далеко идти-то.
— А меня Бирюковым звать. Запомнил? — И спросил осторожно: — А что же, Егорка, мамка твоя где?
Егорка всхлипнул:
— Нету уже мамки. И Ляльки, сестренки, тоже. Мы в одной машине ехали. В нас бомба попала.
— Ничего, Егор, — Бирюков положил ему руку на плечо. — Мы еще повоюем. Мы им за все отплатим.
Почти стемнело, когда вышли к опушке, охваченной рядами колючей проволоки на столбах. На входе, на ошкуренных еловых стволах торчала вышка с часовым и с пулеметом. Колонну загнали за проволоку; бойцов обыскивали. Один из конвоиров оттянул Егоркину рубашку, глянул за пазуху — ржаные сухари; гранату среди них он не заметил.
Навалилась звездная ночь. Пленные улеглись на голую землю, тесно прижавшись друг к другу. Кто-то вздыхал, кто-то ругался, кто-то стонал. Егорка услышал недалекий шепот, прислушался. Разговаривал Бирюков со своими товарищами.
— Бежать надо, ребята, — настаивал Бирюков. — Потом поздно будет.
— Было бы оружие, — возражал ему кто-то. — Что с голыми руками сделаешь? Перестреляют нас — и все!
— Всех не перестреляют. Нас, поди, тысяча. А их-то всего один взвод. Им и патронов-то на всех не хватит.
— Было б оружие, — опять вздохнул кто-то, невидимый в темноте.
Егорка пошарил за пазухой, нащупал рубчатый кругляш гранаты:
— Дядя Бирюков, держи, — шепнул он.
— Ай да малец! Вот удружил! Все, братцы, ждем до полночи. Как рвану гранату — все в россыпь и до леса.
Егорка обрадовал пленных и сухарями.
— Ото дило, — кто-то похвалил его из темноты. — Подкрепимось. Перед боем.
Между тем звезды на небе исчезли — все затянулось черными тучами. Стало холодно и сыро. Вдали, все приближаясь, погромыхивало; сверкали молнии — и не понять: то ли гроза, то ли далекий бой.
Самая большая туча неожиданно вывалилась из-за леса и обрушилась на лагерь яростным ливнем. Загремела оглушительно, засверкала близкими молниями.