— Кто здесь?
— Человек, черт возьми! — ответил чей-то громкий голос. — Неужели ты полагал, что деньги придут без посторонней помощи?
— Нет, конечно, — продолжал Бруно, — но я никогда бы не подумал, что посланец отважится подождать меня.
— Просто ты не знал князя Эрколе Бутера. Все дело в этом.
— Так это вы, монсиньор? — спросил Бруно, вскидывая карабин на плечо и со шляпой в руке подходя к князю.
— Я самый, бездельник! Я подумал, что бандит может нуждаться в деньгах, как все прочие смертные, и не пожелал отказать в помощи даже бандиту. Но мне взбрело в голову лично привезти ему деньги, чтобы он не подумал, будто я из страха оказываю ему эту услугу.
— Ваше сиятельство достойны своей громкой славы, — сказал Бруно.
— А ты своей славы достоин? — спросил князь.
— Все зависит от того, что вы слышали обо мне, монсиньор, ведь про меня говорят разное.
— Вижу, — продолжал князь, — что сообразительности и отваги тебе не занимать: люблю храбрецов, где бы они ни встречались. Послушай, хочешь сменить свой калабрийский костюм на мундир капитана и повоевать с французами? Обещаю набрать для тебя солдат в моих владениях и купить тебе офицерский чин.
— Спасибо, монсиньор, спасибо, такое предложение мог сделать только настоящий вельможа; но меня удерживает на Сицилии дело кровной мести. А там посмотрим.
— Хорошо, — сказал князь, — ты человек свободный. Но, поверь мне, тебе следовало бы согласиться.
— Не могу, ваше сиятельство.
— В таком случае вот кошелек, что ты у меня просил. Убирайся ко всем чертям вместе с ним и постарайся, чтобы тебя не повесили против двери моего дома.[8]
Бруно взвесил на руке кошелек.
— Кошелек что-то очень тяжел, монсиньор.
— Конечно. Мне не хотелось, чтобы наглец вроде тебя похвалялся, будто он назначил предел щедротам князя Бутера, и вместо двухсот унций, о которых ты просил, я положил в него триста.
— Какую бы сумму вы ни соблаговолили принести, монсиньор, деньги будут вам возвращены сполна.
— Деньги я дарю, а не ссужаю, — возразил князь.
— А я беру их взаймы или краду, милостыни мне не надо, — ответил Бруно. — Возьмите обратно свой кошелек, монсиньор. Лучше я обращусь к князю Вентимилле или к князю Каттолика.
— Будь по-твоему, — сказал князь. — В жизни не видел более привередливого бандита. Бездельник вроде тебя может с ума меня свести, а посему я удаляюсь. Прощай!
— Прощайте, монсиньор, и да хранит вас святая Розалия!
Князь удалился, положив руки в карманы замшевой куртки и насвистывая свой любимый мотив. Бруно неподвижно смотрел ему вслед, и только когда князь скрылся из виду, он, в свою очередь, спустился с горы, тяжело вздохнув.
На следующий день хозяин сожженного постоялого двора получил из рук Али триста унций князя Бутера.
VI
Вскоре после этого Бруно узнал, что из Мессины в Палермо должен выехать фургон с деньгами под охраной четырех жандармов во главе с бригадиром. Это был выкуп за князя Монкада-Патерно, но благодаря хитрости, делавшей честь изобретательности Фердинанда IV, эти деньги должны были увеличить неаполитанский бюджет, а не обогатить казну Казбы. Вот, кстати, эта история в том виде, в каком я услышал ее на месте; поскольку она столь же занятна, сколь и достоверна, будет уместно рассказать ее читателям, к тому же она даст им представление о том, с каким простодушием взимаются подчас налоги на Сицилии.
Мы уже говорили в начале нашего повествования, что князь Монкада-Патерно был взят в плен берберийскими корсарами возле деревни Фугалло на обратном пути с Пантеллерии. Князя отвезли вместе со свитой в Алжир, где он согласился уплатить за себя самого и за своих людей пятьсот тысяч пиастров (2 500 000 французских франков); половина этого выкупа подлежала оплате до его отъезда, а половина после того, как он вернется на Сицилию.
Князь написал своему управляющему, уведомив его о случившемся и потребовав поскорее выслать двести пятьдесят тысяч пиастров — цену его свободы. Так как князь Монкада-Патерно был одним из богатейших вельмож Сицилии, нужные деньги были без труда найдены и срочно посланы в Африку; дей, как истый последователь Пророка, выполнил свое обещание и тут же отпустил князя в обмен на обещание выслать ему в течение года оставшиеся двести пятьдесят тысяч. Князь вернулся на Сицилию; он как раз собирал деньги для последнего взноса, когда в дело вмешался Фердинанд IV, не желавший, чтобы во время войны с Регентством его подданные обогащали врагов Сицилии, и приказал внести означенные двести пятьдесят тысяч пиастров в мессинскую казну. Князь Патерно был одновременно человеком чести и законопослушным подданным: он подчинился приказу своего короля и послушался голоса совести; таким образом, выкуп обошелся ему в семьсот пятьдесят тысяч пиастров, две трети которых были посланы корсару-мусульманину, а треть передана в Мессине в собственные руки князя Карини, доверенного лица корсара-христианина.
8
В Палермо смертная казнь приводится в исполнение на Морской площади, против дворца князя Бутера.